Странно, но это каким-то образом успокаивало.
Но анализировать Тому сейчас не хотелось, поэтому он просто продолжал касаться линий, прикрыв слезящиеся глаза, которые невыносимо щипало – этот препарат, что ему ввели, наверное, вызвал аллергию, которой Том страдал с детства.
– Поднимайся! – резкий голос заставляет вздрогнуть.
Хиддлстон с трудом приподнимается, пытаясь увидеть источник звука. В дверях темный силуэт в какой-то длинной хламиде. Там, в коридоре, еще фигур десять. Неподвижные, словно статуи.
И Тому становится страшно. Он накрывает трясущейся ладонью надпись на полу и затравленно прижимается к стене. Выглядит это, наверное, совсем не по-геройски. Ведь все мученики-герои шли на казнь с высоко поднятой головой. Но умирать страшно. Умирать не хочется. И поэтому Том не может заставить себя подняться с пола. Он только сильнее вжимается в стену, испуганно глядя на пришедших.
– Поднимайся, тварь! – человек в плаще делает широкий шаг к Тому. – Не заставляй применять силу!
Смех рвется из пересохшего горла, словно воронье карканье. Тому и самому страшно слышать себя. Но остановиться он не может.
Заставить применить силу?
– Демонский выродок!
Его вздергивают на ноги, волокут за собой, потому что сам идти Том не может. Слишком сильной болью отдается каждое движение во всем теле.
– Почему? – хриплым сорванным шепотом спрашивает он. – Почему выродок?
И издевательский смех, заставляющий зажмуриться.
Но ему все же отвечают:
– Бог не давал человеку сил, что есть у тебя, они от дьявола. И мы освободим мир от тьмы, что ты несешь.
Том и не рассчитывал на такой обстоятельный ответ. Поэтому он выдыхает слова благодарности, за что получает тяжелый удар под дых.
– Демонское отродье пытается язвить, посмотрите-ка, – шипит один из конвоиров.
Ответить Том не может. Он занят тем, что пытается вдохнуть.
– Кстати, знаешь, твой любовник скоро тоже будет здесь, – слова доносятся словно сквозь вату. – Ему понравится то, что останется от твоего тела после казни.
– Мужеложство – мерзость перед богом, – замечает другой голос. – Ты совратил невинного. Грех нужно выжигать каленым железом. Он тоже понесет свое наказание.
– Не надо!.. – хрипит Том, дергаясь в руках конвоиров. – Он ничего не сделал!
– «Не ложись с мужчиной, как с женщиной, ибо это мерзость»*,– цитируют Тому. – «И если кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти и кровь их на них»**.
Слова отдаются в голове эхом почему-то голосом проповедника из церкви, в которую Тома водила мать.
– Он умрет, глядя на твой труп.
Перед глазами темнеет. Том что-то шепчет, умоляет, кажется... А потом в голове что-то щелкает. В теле появляется необъяснимая легкость, чувства исчезают.
Хиддлстон просто выпрямляется, легким движением отшвыривая от себя конвоиров. Кажется, они настолько сильно ударяются о стены, что слышится хруст костей.
Остальные что-то кричат, слышатся щелчки затворов... Но Тому на это плевать. Он дергает на себя высокого мужчину в капюшоне и маске, того самого, что говорил о смерти Криса, и шипит в лицо, закрытое маской:
– Он не умрет. Умрешь ты.
Потом, когда все заканчивается, Том несколько секунд стоит посредине коридора, разглядывая испачканные в крови стены. И тихо говорит, глядя в мертвые глаза головы, которую держит за волосы:
– «Видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено»***.
Осторожно кладет голову рядом с телом.
– Святая земля теперь осквернена кровью... – шепчет он, распрямляясь. – Вы можете войти.
И улыбается, слыша жуткий, наполненный торжеством вой тысяч глоток.
***
Крис несколько минут стоит перед распахнутой дверью, не решаясь войти. Но потом все же перебарывает свой страх и ставит ногу на ступень.
В прихожей темно и тихо. Светятся цифры на электронных часах, показывающих без четверти полночь, хотя должно быть восемь утра.
Хемсворт нервно оглядывается и осторожно прикрывает за собой дверь. И тут же на плечо ложится холодная ладонь. Этот холод чувствуется даже через куртку.
Крис, не оборачиваясь, накрывает ладонь Тома своей. И понимает, что пальцы музыканта заканчиваются когтями.
Хемсворт осторожно сжимает руку Тома и чувствует, как тот подходит совсем близко, почти вплотную.
Обдает холодом и почему-то страхом.
– Том? – Крис говорит совсем тихо, боясь разрушить зыбкую тишину.
– Я ждал тебя, – Хиддлстон шепчет это, обдавая холодом и запахом крови. – Я думал, ты придешь за мной. Но ты бросил меня, Крис.
– Прости, – Крис зажмуривается, чувствуя, как когти впиваются в плечи. – Я не успел вовремя. Прости...
– Уже ничего не изменить, – судя по голосу, Том чуть улыбается. – Даже если я скажу, что прощаю.
– Это ты взорвал собор? – Крис пытается повернуться к Тому лицом. И тот позволяет, проворачивая когти в ранах на плечах Криса. Но боль почему-то не приходит, только холод.
– «И не останется камня на камне», – с полубезумной улыбкой цитирует Хиддлстон. – Так было сказано в их книге.
– Том... – Хемсворт осторожно поднимает руку и касается кончиками пальцев вьющейся пряди, упавшей на лоб музыканта. – Но там ведь погибло много людей!
– Они не были виноваты, – Том кивает. – Но я тоже не был. Я не хотел умирать, Крис.
Хемсворт не знает, что ответить. Вместо этого он притягивает Тома к себе, утыкается носом в шею и шепчет:
– Оставайся со мной...
И чувствует, как Том осторожно гладит его по голове, пропуская пряди сквозь пальцы. Прикосновения настолько приятны, что Крис едва не урчит от наслаждения.
В паху сладко тянет. А Хиддлстон вдруг опускает руку и сжимает член Криса через штаны. Осторожно поглаживает, заставляя Криса сорвано ловить ртом воздух. А потом вдруг убирает ладонь и шипит:
– Тебе приятны ласки демона, Крис? Нравится?