Том кривит губы в горькой улыбке, представляя себе удивление Криса, если бы тот узнал, что не оскорбил, а наоборот...
Черт! Это все...
Нужно просто взять себя в руки, позвонить продюсеру и решить вопрос о последнем концерте.
Хиддлстон решительно выключает воду, мстительно хмыкая, когда виски простреливает боль. А потому что надо было вчера держать себя в руках. Тоже... Нашелся чувствительный. Напился, лежа на полу. В лучших традициях театральной трагедии.
В комнате полутемно – жалюзи опущены. Поднимать их нет никакого желания. Солнце раздражает.
Том с неприятным чувством обходит по кругу темное пятно разлитого виски. Почему-то вдруг думается, что пятно от крови было точно таким же.
Стоп!
Виски бы пахло.
И сжимаясь от дурного предчувствия Том наклоняется и проводит пальцами по влажному покрытию.
Подносит руку к глазам и вздрагивает.
На подушечках остался красный след.
Кровь... Ну, конечно.
Вчера были все признаки. И головная боль, и эти секундные обмороки. И этот шум внутри... Шум, который стал его проклятием и благословением одновременно. Приглушенный сейчас алкоголем он непременно вернется. Вечером. И главное в этот момент быть в одиночестве с флейтой под рукой.
Он машинально касается верхней губы и чувствует влагу.
Идиот!
Ну, надо же...
Нужно было просто потерпеть, и сейчас он бы уже отмучился. И листок с нотами уже благополучно лежал в папке. Но нет. Неудачник это на всю жизнь. Накрыть может теперь когда угодно. А ведь сегодня вечером, кажется, и должен быть этот самый последний концерт.
Есть один выход – звонить продюсеру и просить перенести выступление. Если это, конечно, еще возможно.
Том трясущимися пальцами подцепляет телефон и, не сразу попадая в виртуальные кнопки, набирает номер, попутно отмечая, что время уже почти четыре часа дня, а неотвеченных вызовов – шестнадцать. Очень символично. Вряд ли удастся что-то изменить.
Едва на другом конце снимают трубку, Том морщится от резкого звука голоса. И одновременно усмехается про себя – Михаэль явно на взводе, но выразить свое недовольство не может. Слишком много получает денег. И становится почему-то грустно. Все, кто рядом – оплачены. Все только и думают о том, как бы отхватить кусок его славы, получить деньги...
Да он бы с радостью отдал им все, только бы избавиться от всей этой боли. Выкинуть из жизни то, что ее причиняет. Забыть... Начать с чистого листа.
Но никто не может дать этого. Сколько бы он ни заплатил.
– Значит, в восемь? – голос непозволительно хрипит, и Том вежливо извиняется, ссылаясь на плохое самочувствие.
И выслушав всю информацию о вечернем мероприятии, пообещав, что приедет в семь, чтобы посмотреть зал, Том с облегчением вешает трубку, потому что больше не в силах чувствовать глухое, тщательно скрываемое недовольство собеседника.
***
Рабочий день проходит донельзя напряженно. Как, собственно, обыкновенный из последних дней перед сдачей номера.
Время пролетает незаметно и о том, что нужно бы узнать подробности о сегодняшнем концерте Хиддлстона Крис вспоминает уже часа в четыре вечера.
Секретарша послушно кивает, запоминая указания. Но когда Крис просит ее заказать билет, удивленно вскидывает брови:
– Вы же были на этом концерте вчера, мистер Хемсворт, – полувопросительно говорит она, будто невзначай поправляя глубокое декольте.
Рассчитывает на повторение позавчерашнего?
И Крис чувствует, как накатывает слепая злоба. Ненависть к этой блондинке, выставляющей напоказ свое тело.
– Вы свободны, Лиза, – выдыхает он, прикрывая глаза, – и чтобы билет был у меня на столе не позднее, чем через час.
Девушка возмущенно фыркает и чуть сильнее, чем обычно хлопает дверью.
А Хемсворт еще долго смотрит на матовое стекло створки, размышляя, увольнять девчонку, или нет.
Потом мысли плавно перетекают к музыканту.
Что сказать ему? Вот так вот сразу начать нести чушь про сны и прочие... ощущения? Сейчас, после напряженного рабочего дня, все это кажется ерундой и бредом, шалящего от недосыпа воспаленного сознания.
Зачем тогда билет? Если все это... не более чем чушь? Что Крис забыл на этом концерте? Какой-то клуб, классическая музыка, которая никогда не вызывала интереса?
«До того, как ты услышал ее в исполнении Тома», – услужливо подсказывает внутренний голос.
Ну, да... Те ощущения не сравнить ни с чем. Этот англичанин... Он будто вкладывает душу в каждую ноту. Каждый звук наполнен смыслом. И каждое произведение будто книга.
А то, что Том играл в номере...
Хемсворт вздрагивает, вспоминая подернутые мутной пленкой боли, какие-то... неживые глаза флейтиста. Словно флейта тянула из него жизнь. Выпивала с каждым серебрящимся холодным звуком. И слезы, скатывающиеся по впалым щекам.
Том в тот момент явно плохо понимал, что происходит вокруг.
А вот Крис понимал прекрасно. Ведь понимал же? Хотя... поцеловать мужчину, находясь в здравом уме...
Отговорки. Так просто удобней думать.
Хемсворт мог с уверенностью сказать, что все свои действия он в тот момент осознавал. Но вот откуда взялось желание прикоснуться к чужим губам?
Все началось с парковки! С того момента, как этот Том поднял на него свои прозрачные глаза. Словно в душу забрался...
Бред!
Крис вскакивает и подходит к окну, по пути сдергивая со стола пачку сигарет. Где-то на краю сознания проскакивает мысль, что он вроде бы бросил. Но сейчас на это плевать.
Первая затяжка и Хемсворт блаженно прикрывает глаза, выпуская дым.
– Шлюху что ли снять? – интересуется у пустоты Крис и сбивает пепел прямо на ковер.
И навязчиво проскальзывает в памяти картинка из лифта: ровная худая спина, завитки черных волос, прикрывающие шею и тонкий шрам... И то ощущение, которое прострелило с ног до головы, заставляя дыхание сбиться...
Бросает в жар.
Крис нервно дергает галстук, чуть ослабляя узел.
Размышления прерывает мелодичный звонок коммуникатора.