Прозрение и чудо свершились одновременно. София посмотрела на полупустую бутылку минералки, стоявшую на полу, у ног Габриэля. Она поставила ее там утром, делая зарядку. Жидкость стала красной. И тяжелее воды. И хотя она появилась только что, в ней угадывалась многовековая выдержка.
— Это ты сделал?
— Нет.
— Черт! Я?
Габриэль рассмеялся:
— И не мечтай.
— Тогда… кто?..
Габриэль замотал головой:
— Не спрашивай. В этой физике сам Стивен Хокинг[11] ногу сломит, а истина в вине. И не стоит даже пытаться понять. Увы, твоя Ливингстонская академия танца и драмы мало походила на школу иезуитов.
София держала бутылку в одной руке. Другую она прижала к животу.
— По-твоему, гулянку можно продолжать?
— А заодно неплохо бы поблагодарить судьбу. Ведь теперь тебе не нужно идти в магазин, а?
София и свадебные гости пили еще несколько часов. Потягивали шампанское, которое София с Габриэлем торопливо перелили в пустые бутылки, хлебали неубывающее красное вино — Джеймс и Зак в течение получаса пытались определить, какого оно года и из какой лозы. В конце вечера Зак и Катарина подарили Софии тонкую серебряную цепочку в два фута длиной — в знак их бесконечной благодарности за щедрое гостеприимство. Бет скинула детей расчувствовавшейся Катарине. Джеймс и Пит постепенно дурели от травки. А София позабыла о страданиях одинокой девушки. На время. Она с удовольствием принимала благодарности за вино и завладела нераздельным вниманием гостей, исполнив — полностью одетой — малазийский свадебный танец. А потом учила танцевать остальных. И гости, включая крошечных младенцев, плясали в одиннадцать вечера в саду при свечах. Габриэль наблюдал за Софией из окна спальни. София подняла голову и незаметно для окружающих вытянула руку, приглашая его на танец. И Габриэль, уступив желанию Софии, закружился во тьме у нее за спиной.
Двадцать восемь
Наутро после свадьбы София проснулась в отличном настроении, обиды прошлого вечера растворились в пяти часах спокойного, легкого сна. Габриэль уже исчез. У него было полно ангельских обязанностей, и София не могла удержать его при себе хотя бы в течение суток. Кто знает, возможно, на его попечении находились еще полдюжины беременных девственниц. Либо ему просто не требовался долгий сон. Или еще что-нибудь. Опять же, почему бы не предположить, что Габриэль, несмотря на бледно-голубое свечение и нежное не-касание прекрасной кожи, сматывается с утра пораньше по той же причине, что и обычные парни, — из боязни, что София своими заморочками втянет его в очередную дискуссию о нынешнем состоянии их любви/вожделения. Дискуссию, в которой никто не ведает, что дозволено и что — табу. И в которой столь остро ощущается нехватка практики в контактах поверх ангельско-человеческой бездны. И последнее — неприятное — предположение: а вдруг Габриэля вообще нет и вчера вечером не было, а София по-настоящему нормальна только по утрам, когда просыпается в одиночестве. А если так, самое время подниматься, прежде чем шторы станут слишком тяжелыми, чтобы их раздвинуть, и София начнет погружаться в густую синь. Стать матерью ее вынудило отсутствие выбора, считала София. Но надеялась, что зыбучей депрессией она пока в силах управлять, если такое вообще возможно. В конце концов, София всего лишь сделала то, о чем ее просили, — сохранила ребенка. К своему удивлению, она торговалась с Богом, даже не зная, верит ли в Него. Что же тут психопатического? Вполне ординарная ситуация.
София вылезла из постели, по дороге в ванную посмотрела в зеркало и обнаружила, что вид у нее, как ни странно, на редкость здоровый, если учесть, сколько она выпила накануне. Правда, полуночные танцы и ангельский секс — как раз те упражнения, что лучше прочих компенсируют алкогольную невоздержанность. София собралась было врубить на полную громкость Марту Ривз и отправиться в душ, но вовремя вспомнила: верно, Джеймса ничем не разбудишь, но насколько чутко спит Марта, неведомо, а ей не хотелось разрушать фасад соседского дружелюбия, возведенный накануне. Не теперь, когда они наконец уперлись в некую безвыходную ситуацию, которая вполне могла сойти за дружбу — на людях, по крайней необходимости. Не теперь, когда Марта превзошла себя, смирившись со свадьбой в ее саду. Не стоило злить новую подружку. Пока. Лучше потянуть с этим до следующих выходных. И уж во всяком случае не раньше, чем София напьется кофе.
Остатки уныния она смыла с себя очень горячим, а затем очень холодным душем, отскребла мочалкой и, вернувшись в спальню, раздвинула шторы, — за окном голубое лондонское небо традиционно пряталось за тончайшей сероватой летней дымкой. Яркий рассеянный свет поначалу ослепил, а затем явил во всех подробностях сад, нуждавшийся в серьезной уборке. Кусты и цветы в основном уцелели, — правда, по нежной лаванде топтаться можно было и поменьше и рододендрон очень некстати болтался под ногами плясавших в кругу, однако у газона, при условии тщательного ухода в течение месяца, оставался шанс выправиться. Обычно чистые плиты у двери в кухню были завалены пустыми бутылками и банками, бумажными тарелками и стаканами — столь же помятыми, как и гости к часу ночи, когда праздник благополучно и окончательно завершился. София понимала, что Марта, проснувшись, ужаснется столь неприглядной картине, и, внезапно исполнившись духом соседской благодарности, схватила мешки для мусора и отправилась творить добро.