Французские энциклопедисты презрительно отвергали любые
вопросы общего характера, которые расценивали как бесполезные и
неразрешимые.
Кант в своей борьбе с метафизикой, незаконно пытающейся судить
о «вещах-в-себе», фактически развивал сциентистскую линию Юма и
энциклопедистов, а его новая «критическая философия» должна была
преодолеть всю предшествующую философию и встать вровень с
наукой по своей надежности и доказательности.
Маркс и Энгельс боролись с идеалистической и метафизической
философией, противопоставляя ей свою материалистическую
диалектику, которую опять же расценивали как истинную науку.
Ницше, «философствуя молотом», крушил все общепринятые
моральные, религиозные и философские установки, причем роль
«молота» у него обычно играли дарвинистская биология, новейшая
научная физиология и психология.
Молешотт и Бюхнер прямее и откровеннее всех прокламировали
освобождение от «философской религии», полную замену всех
философских, логических, психологических вопросов
естественнонаучным объяснением и экспериментированием, за что и
получили неприятное прозвище «вульгарных материалистов».
52
Рассел первоначально в своей борьбе против философского
идеализма Брэдли использовал рафинированные принципы и приемы
логики, на основе идей Фреге создал вместе с Уайтхедом
внушительную систему теоретико-множественного и логического
обоснования научных суждений, попытался представить всю историю
западной философии как историю логических недоразумений, заявил
амбициозную программу исправления предшествующей философии
путем очищения ее от языковых и логических неясностей и ошибок,
однако, по иронии судьбы наибольшую популярность обрел не среди
логиков и математиков, а в сфере философии.
Гуссерль первоначально строил свою феноменологию как «строгую
науку», которая должна была заменить философию, вывести из
кризиса всю европейскую философскую и научную мысль.
Ключевой идеей Венского кружка являлась окончательная
элиминация метафизики (абстрактной философии) через строгое
обоснование осмысленных и корректных научных суждений. Провал
этого проекта, к сожалению, заслонил весьма ценные полученные
членами Венского кружка результаты, вывел на первый план
философию языка позднего Л. Витгенштейна и релятивизм Т. Куна.
Сам Витгенштейн при своем видимом индивидуализме,
радикализме и даже мистицизме работал вполне в русле идей Рассела
и Венского кружка: как в « Логико-философском трактате», так и
в поздних работах он пытался «излечить» язык от излишних и
вносящих путаницу философских вопросов и суждений.
Даже Хайдеггер, метафизик из метафизиков, вполне может быть
помещен в данный ряд, поскольку в своих поздних размышлениях о
Бытии он фактически дискредитирует и отвергает всю
предшествующую западную интеллектуальную и духовную традицию
(и философию, и науку, и религию), обвиняя ее в «забвении Бытия»,
в размене на мелкие и незначимые вопросы, иными словами, опять же
отменяет всю прежнюю философию (сохраняя пиетет разве что к
досократикам и поэтам-романтикам), пытаясь заменить ее на свою
новую «метафизику Бытия».
Какие же выводы можно сделать из рассмотрения этого ряда
попыток отмены и преодоления философии?
Во-первых, мы видим здесь не периферийные, а самые что ни на
есть ключевые, центральные философские фигуры.
Интеллектуалистская традиция отмены философии — не частное
или маргинальное ответвление, а один из главных стержневых
потоков философской мысли.
Во-вторых, практически каждый названный пункт характеризуется
резким поворотом траекторий мышления, открытием новых
понятийных пространств, новых подходов и линий рассуждений.
53
В-третьих, философия не то что ни разу так и не была отменена
в результате этих попыток, но пуще прежнего расцветала.
Напрашивается даже такое гипотетическое суждение: чем серьезнее и
масштабнее попытки отмены философии, тем богаче и плодотворнее
ее последующее развитие.
Социологизация философии —
неявный вызов философскому сообществу
Труды Огюста Конта и Карла Маркса были первыми
классическими попытками социологической
отмены философии. В последнее десятилетие атака возобновилась. Солидную
артподготовку провел Рэндалл Коллинз в своей « Социологии
философий» [Коллинз, 2002].
Коллинз объединяет философию и социально-гуманитарные науки
(включая социологию), как подчиняющиеся закону малых чисел и не
ведущие к накоплению положительных знаний. Коллинз выступает и
как приверженец кумуляционизма в социологии [Collins, 1999].
Действительно, имеются серьезные основания надеяться на прорыв
в социальных науках к достижению консенсуса относительно
достоверности многих эмпирических результатов и некоторых
объяснительно-предсказательных
теорий, к соответствующей
поступательной динамике социально-научного познания.10
С философией дело обстоит сложнее. Если определить ее
как мышление, направленное на предельное обоснование любых
суждений и построение целостного осмысленного образа
окружающего мира и места в нем разумных существ, то можно
усмотреть внутреннюю противоречивость и определенную
безнадежность в самом этом «проекте». Действительно, чем более
глубокие, специальные или достоверные основания мы изобретаем для
самых разных суждений, тем меньше шансов построить из этого
материала целостный осмысленный образ мира. И напротив, чем более
целостен и концептуально строен такой образ, тем больше будет
сомнений относительно обоснованности соответствующих суждений,
причем от самых общих до самых конкретных, касающихся мелких
фрагментов окружающего мира.
10 Здесь имеются в виду работы самого Коллинза по предсказанию распада
Варшавского пакта и СССР, а также теоретические результаты Р. Карнейро,
А. Стинчкомба, Т. Скочпол, К. и М. Эмберов, М. Манна, Д. Литтла,
Кр. Чейз-Данна, Т. Холла, С. Сандерсона и многих других. См.: [Время
мира, 2000; Структуры истории, 2001; Война и геополитика, 2003;
Разработка и апробация метода теоретической истории, 2001;
Макродинамика: закономерности геополитических, социальных и
культурных изменений, 2002].
54
Все сказанное только еще раз подтверждает коллинзовское видение
философии как непрекращающегося движения «острия философской
абстракции». В противопоставлении с естествознанием и математикой
становится ясно, что это движения «в никуда», своего рода, «бег на
месте».
Теперь вопрос поставим так: можно ли, не теряя сущностных черт
философии — ее претензий на трактовку предельных оснований
любых суждений и целостное осмысление мироздания, —
выскользнуть из паттерна «вечного возвращения» и встать на путь,
схожий с поступательным, кумулятивным развитием, основанным на
систематическом достижении познавательного консенсуса, который
характерен для математики и естествознания?
Подобные вопросы ставились и раньше, как правило, относительно
той или иной философской системы. Здесь же внимание смещается от
частной философской системы (которая уж точно не может быть
абсолютной и окончательной, что касается, между прочим, и любых
естественнонаучных теорий) к самому пути развития мировой