даже цинизм («все правы и неправы, а значит правды и вовсе нет»).
Здесь спасительной надежной платформой выступают общезначимые
ценности (защита жизни, здоровья, свобод и прав каждого человека
[Розов 1998]). Разумеется, в оценке действий и стратегий,
осуществляемых в военное время, на эти ценности невозможно
опираться в полной мере, но ведь и для таких ситуаций есть
международные правила защиты мирных жителей, правил обращения
с пленными, определение «преступлений против человечности» и т. д.
В качестве примера возможности изложения истории такой крайне
болезненной темы, как массовое сотрудничество советских людей с
фашистами во время Великой отечественной войны (в том числе с
оружием в руках), когда суровым фактам сопутствуют вполне
адекватные нравственные оценки, можно привести известную книгу
М. Солонина [Солонин, 2006] и недавнюю статью В. Владимирова
213
«Русская трагедия. Советские люди на стороне Третьего Рейха,
1941-1945» [Владимиров 2013].
Макросоциальные процессы и личные истории
История страны, втиснутая в одну обложку, может быть написана
только «крупными мазками» — с изложением главных исторических
событий, характеристик разных периодов, представлением
магистральных процессов. Вместе с тем, символы и идентичности
школьников, затем юношей и девушек формируются во многом через
чувства сопереживания и идентификации, в том числе с теми
соотечественниками, о которых они узнают из истории родной страны.
Увлекательный, воспитывающий любовь к Родине и гражданскую
ответственность учебник должен содержать личные истории:
героические, драматические, трагические.
Принципиальным является вопрос о критериях отбора таких
индивидуальных историй. Нередко предлагают обратить внимание на
ранее незаметных тружеников «кропотливой созидательной
деятельности» и «институционального строительства». К этому
справедливому призыву следует добавить тех, кто «плыл против
течения» в эпохи царивших беззаконий, несправедливости, жестокости,
кто словом и делом демонстрировал возможность «жить не по лжи»
даже в самые подлые и лживые времена.
Именно в таких личных историях соединяются большие испытания
для страны и индивидуальные испытания в жизни человека,
происходит соотнесение решений, поступков, каждодневных
нравственных усилий с окружающим контекстом, который создается
потоком макросоциальных процессов. Не нужно обманывать и
утверждать, что «хороших людей всегда было больше», нужно просто
показывать, что честные и свободные люди были всегда, пусть даже
в меньшинстве, откровенно пояснять в предисловии, почему именно
их личным историям уделено особое внимание.
После «Метаистории» Хейдена Уайта общим местом стало
представление о том, что исторические тексты строятся согласно тому
или иному литературному жанру [Уайт, 2002]. История России (как и
любой другой страны), написанная в жанре восхваляющей оды,
панегирика, всегда будет лживой и лицемерной. Обратная крайность
— писать о родной истории только едкую уничижительную сатиру —
также неприемлема.
С учетом универсальности конфликтной рамки, для истории
России лучше всего подходит драма (что не исключает актов трагедии,
фарса, комедии, а иногда даже пошлой оперетки). Действительно,
настоящая драма всегда содержит конфликт, трудные, противоречивые
и меняющиеся характеры, сложные жизненные коллизии. Общим
смысловым каркасом вполне могут выступать порывы к обновлению
214
(«модернизации»), к новой прекрасной жизни (что и в истории, и
в классических русских драмах обычно завершается печально,
трагично или «никак»).
В написании драмы отечественной истории не избежать наличия
навязчивых повторов (колеи циклов), когда в новых декорациях и
новом составе действующих лиц воспроизводятся одни и те же темы и
сюжеты: давление государственной машины и полицейщина,
печальные судьбы бунтарей, реформаторов и «маленьких людей»,
победительные держиморды и жулики, гибнущие в застенках
праведники. Драма русской истории — это, прежде всего, циклы
возобновляющегося государственного принуждения и попытки (чаще
всего неумелые и неудачные) избавиться от него или как-то его
«реформировать».
При всем этом безнадежность, присущая метафоре «колеи
порочных циклов», может и должна преодолеваться образом
исторических испытаний и самоиспытаний. Именно в этом плане на
авансцену отечественной истории выступают ее истинные герои — те,
кто внес наибольший вклад в российские культуру, науку, образование,
право, кто отстаивал свободу и гуманизм своим словом, делом или
всей жизнью даже в самые мрачные трагические периоды. Подвиги
праведников в прошлых поколениях, пусть даже не приводившие к
победам, — вот что дает историческую надежду.
Разные учебники при единстве базовых требований
Обратимся к практическим вопросам по проблеме школьного
учебника истории. Возможен ли, необходим или сколько-нибудь
оправдан единый учебник отечественной истории?
Нет, среди учителей, школ есть и останется разнообразие
предпочтений, причем не только идеологических, но и моральных,
стилистических, интеллектуальных. Единый для всей страны,
утвержденный на много лет учебник отечественной истории столь же
не приемлем, как и единая принудительно навязываемая всему
обществу идеология. Нет сомнений, что если такой единый учебник
все же будет «продавлен», то он будет лишь сервильным проектом,
легитимирующим действующую власть и режим.
Вправе ли общество, государство, местные сообщества,
профессиональные историки, философы, обществоведы, педагоги
выдвигать какие-либо общие требования к содержанию учебников
истории? Да, вправе. Правдивость (согласие с научно установленными
фактами, отказ от тенденциозных умолчаний) и направленность на
воспитание любви, уважения к родной стране, ее истории и культуре,
гражданской ответственности представляются наиболее непреложными общими требованиями.
215
Дальнейшие уточнения относительно того, как именно
согласовывать и конкретизировать эти требования, — предмет
будущих дискуссий, своего рода «затравкой» для которых призвана
стать данная работа.
Драма отечественной истории не завершена. Историческое
самоиспытание нашей страны продолжается. От того, какое
представление получат подрастающие поколения о прошлом, как
будут относиться к продолжающейся истории и своему месту в ней, во
многом будет зависеть дальнейшая судьба России.
216
Глава 14. Будущее мировой философии: дальнейшая маргинализация
или новый золотой век?
Философия издавна терпит внешние притеснения, то от власти, то
от церкви и религии, то от науки. Внутри нее тоже нет спокойствия.
Возобновляющиеся попытки отмены философии со стороны самих
философов58 перемежаются с тревогами и сомнениями относительно
ее будущего. Рассмотрим, насколько оправданы эти тревоги и при
каких условиях философия сумеет преодолеть нынешнее состояние
стагнации и тенденцию к маргинализации.
Историческая динамика успеха и престижа философии
Под маргинализацией философии понимается вытеснение ее из
центра на периферию и затем на окраину интеллектуального и