философии, с другой стороны, обещающие философам открытие
новых смысловых пространств для развертывания успешного
творчества на основе накопленного потенциала.
Взаимосвязь
содержания философии и ее роли в обществе
Следует развести два критерия расцвета. Вначале говорилось о
внешнем социальном критерии близости к центру внимания и
влиятельности (континуум между триумфальным расцветом и
маргинальностью), тогда как Франсес явно имеет в виду внутренний
содержательный критерий: успех или неуспех в решении философских
проблем.
Действительно, здесь речь идет о совершенно различных
измерениях, но это вовсе не означает, что они не связаны. Сама же
связь не тривиальна, требует специального исследования.
Предположим следующую взаимную зависимость между внешним
социальным измерением и внутренним содержательным:
1)в социальном мире, в культурной сфере накапливаются
проблемы, напряжения и угрозы, имеющие также ментальное
(смысловое и дискурсивное) отражение; их не удается решить
при помощи привычных административных, силовых,
политических, экономических, интеллектуальных средств;
2)одновременно в философии происходит существенный
прорыв, появление новых идей, понятий, категорий, подходов,
которые обещают не только разрешать внутренние
содержательные философские проблемы, но также
выстраивать непротиворечивые картины мира, идеалы,
ценности, принципы, основания поведения (стратегий и
практик);
3)происходит пересечение интеллектуальных сетей и
институтов, структур публичного дискурса, социальной
практики, что обнаруживает эффективность использования
философских идей в преодолении ментальных и культурных
затруднений, социальных проблем и угроз (разумеется, вкупе
с административными и прочими мероприятиями, новыми
стратегиями и практиками);
4)растет популярность и влиятельность философии, что
привлекает к ней новые интеллектуальные силы,
активизируются творчество и конкуренция, ведущие к
дальнейшим продвижениям в содержательной области;
223
5)если новые успехи философии продолжают быть полезными
для решения старых и новых ментальных, культурных и
социальных проблем, то продолжается автокаталитический
процесс взаимоусиления в развитии мышления и социальной
практики;
6)в противном случае поиски решений в социальной сфере
ведутся уже не в философии, а сама философия переходит
в стадию относительно изолированного спокойного развития
или же обсуждения тонкостей, нюансов, комментаторства, что,
как правило, ведет к ее стагнации.
В периоды взлета философии (пункты 2-4) формулирование новых
идей, создание проектов сопряжено с откликом на актуальные
проблемы и чувствительностью к векторам и тенденциям развития:
«В этом смысле конструирование философских идей не есть лишь
утопическое предвиденье того, что не существует. Конструирование
будущего предполагает анализ наличных тенденций. В философии и
фундаментальной науке вообще предвиденье смыкается с
проектированием, с созданием идеальной модели будущего действия и
общения, которая в принципе может быть реализована на практике»
[Касавин 2015, с. 52].
В качестве примеров триумфа философии и во внутреннем и во
внешнем планах, где пункты 1-5 в той или иной форме присутствовали,
приведем:
роль софистов и философов поколений от Сократа до
Аристотеля в политической и культурной жизни греческих
полисов;
роль картезианского рационализма и бэконовского эмпиризма
в развитии новоевропейской науки;
роль философии английского либерализма и французского
Просвещения в процессах секуляризации, развития республиканизма, гражданского
равенства, повышения значимости наук, ремесел, инженерии, инвестирования в них;
роль немецкого идеализма в становлении университетского
образования и науки гумбольдтовского типа;
роль прагматизма в развитии американской демократии, науки
и образования.
Б. Франсес указывает на доводы в пользу частичного
осуществления только второго пункта: надеется на существенный
прорыв и решение внутренних философских проблем. Вообще говоря,
следует рассмотреть весь этот цикл взаимодействия применительно к
современной ситуации в мире и мировой философии.
Эпоха турбулентности
Две большие сферы проблем, бывшие сквозными в истории
человечества, отнюдь не исчезли в XXI в., но стали еще острее:
224
отношение растущих и технологически развивающихся обществ с
природным окружением (дефицит и истощение ресурсов, загрязнение,
естественная и антропогенная деградация среды), а также отношения
частей человечества между собой (межгосударственные,
межэтнические, межконфессиональные, классовые, сословные и
прочие конфликты).
Глобальные проблемы всем известны, и многое здесь тоже
упирается в новую систему правил, которых пока нет, и которые могли
бы обеспечить если не решение экологических проблем, то хотя бы
недоведение ситуации до опасных пределов, до экологических
бедствий.
Тим Мулган в статье « Будущее философии» размышляет о том,
какой должна стать философия, в особенности, этические учения, в
предположении о будущем «разбитом мире».
«Изменение климата — и другие экологические или экономические
угрозы — может привести к разбитому миру (a broken world), в котором
ресурсы Земли не могут поддерживать все человеческие существа; где
климат крайне непредсказуем и обычными станут экстремальные
погодные явления; где некоторые части земного шара станут больше не
пригодными для жизни; подумайте о невыносимой жаре африканских
пустынь или о тихоокеанских атоллах, навсегда скрывшихся под
волнами. Разбитое будущее, может быть, и не является неизбежным, но
это не только плод воображения. Это одно из возможных будущих, а
может быть, наиболее вероятное. И, конечно же, чем дольше мы делаем
меньше, чем должны делать, тем больше вероятность того, что таким
оно и будет» [Mulgan, 2011].
Недавние прокатившиеся по странам Северной Африки, Америки,
Европы, России и Украины волны социальных протестов, революций,
ответного государственного насилия, появление зон нового жестокого
варварства (Афганистан, Сомали, Ливия, регионы Центральной
Африки), террористических сетей и «государств» (Аль-Каида и ИГИЛ)
показывают риски нестабильности, конфликтность и уязвимость
социально-политических и политико-экономических устройств. Речь
идет не о наступившем полном хаосе и «конце времен», а о новых
вызовах для человечества, его разума, способности к договорам и
регулирующим правилам.
«Констатируя растущую хаотизацию мировой политики, заметное в ряде
стран снижение интереса к проблематике глобального регулирования и
управления, не следует видеть в этом признаки приближающегося краха
цивилизаций, конца культуры и вселенской катастрофы. Чем меньше
такого регулирования сегодня — тем острее будет потребность в нем в
будущем» [Фельдман, 2012, с. 44].
Практически везде общественное недовольство связано с разрывом
между основной частью населения и правящими элитами,
олигархиями, которые повсеместно — и в отсталых обществах, и
в самых развитых — монополизируют власть, силу, собственность и
225
престиж. Конфликты становятся особенно острыми, когда эти
классовые границы совпадают с этническими, конфессиональными,
государственными и цивилизационными.
Соответственно, речь идет о необходимости создания новых систем
правил, новых стандартов взаимодействия в обществах, дающих более
открытый доступ к организациям и общественным ресурсам, более
справедливые условия конкуренции, меньшие риски отчуждения и
инкапсулирования олигархата, меньшие риски отчуждения,
маргинализации этнических и конфессиональных меньшинств, в том
числе мигрантов и их потомков.
В международной системе множатся и разрастаются острые
конфликты, прорывающиеся в массовом насилии и войнах. Рано или
поздно ответственность за мирное разрешение конфликтов, наряду с
международными организациями (Совет Безопасности ООН), возьмут
региональные государства-лидеры и влиятельные региональные
коалиции, а для этого, опять же, нужна система правил
взаимодействия, которая, с одной стороны, ограничивала бы свободу
действия суверенных государств, с другой стороны, не становилась бы
очередным орудием корыстного давления и эксплуатации со стороны
держав-гегемоний.
Совсем в иной сфере мы наблюдаем сходный вызов —
конкуренцию типов культуры: здесь речь идет уже не столько о
военно-политическом противостоянии и не о соревновании в темпах
экономического роста, но о том, какая культура может создать такие
действенные внутренние «правила игры», которые обеспечивают
благополучие, стабильное развитие страны, поддерживают
солидарность, взаимную поддержку разных социальных слоев и групп.
Известно, что по некоторым параметрам (сплоченность семей,
демографическое воспроизводство, этническая солидарность,
взаимопомощь, забота о стариках и др.) мусульманские сообщества
выигрывают, хоть они и считаются в христианском и
постхристианском мире «отсталыми». Конкуренция разных типов
культур — это та реальность, в которой мы живем и будем жить.
В интеллектуальном плане такие процессы воплощаются в борьбу
мировоззренческих, ценностных, морально-религиозных позиций.
Смелый отказ от претензий на универсальность западной
«рациональности» и трезвое понимание значимости социологического
факта солидарности («лояльности», признания «своим») во всех
вопросах справедливости демонстрирует Ричард Рорти [Рорти, 2007].
Если переходить от рецидивов насилия, от бесплодного и
пагубного взаимного идеологического очернительства
на цивилизованный уровень мирных обсуждений, хотя бы для
совместного вырабатывания взаимоприемлемых правил
226