Совершенно очевидно, что только в нашем мире с присущим ему стремительным и радикальным преобразованием в социальной и духовной сфере идеи и ценности, рассматривавшиеся раньше как абсолютные, могут обрести такую прозрачность, которая позволит нам видеть все и вся в аспекте идеологичности. До сих пор критике подвергались какие-либо определенные идеи, но тем настойчивее абсолютизировались собственные; теперь же существует слишком много одинаковых по своей ценности и духовному значению позиций, релятивизирующих друг друга, чтобы какая-либо концепция или позиция могла обрести ту устойчивость, которая позволила бы ей претендовать на абсолютную значимость. Лишь в такого рода социально неустойчивой ситуации становится очевидным тот факт, маскировавшийся раньше повсеместной социальной устойчивостью[48] и господством традиционных норм, что любая социальная позиция носит частичный характер. Вполне очевидно, что всякая деятельность требует известного гипостазирования своих взглядов, сама форма выражения мыслей – их абсолютизации. Однако в нашу эпоху функция исторического исследования (и, как мы увидим далее, представителей определенных социальных групп) заключается в том, чтобы препятствовать утверждению этого вынужденного необходимостью и неизбежного в конкретной ситуации самогипостазирования, в постоянном противодействии ему все время показывать относительность этого самоапофеоза и тем самым достичь известной открытости по отношению к возможному дополнению нашего знания видением с других социальных позиций.
Требование дня состоит в том, чтобы использовать то сумеречное освещение, в котором все вещи и позиции открывают свою относительность; чтобы раз и навсегда понять, что все системы осмысления, которые составляют наш мир, являются лишь движущимися историческими кулисами и что становление человека происходит либо за ними, либо вне их. В данный исторический момент, когда все вещи внезапно становятся прозрачными, а история открывает нам свою структуру и конституирующие ее элементы, наше научное мышление должно извлечь из сложившейся ситуации все, что можно, ибо не исключено, что очень скоро – как это уже неоднократно случалось в ходе исторического развития – эта прозрачность исчезнет и мир вновь закостенеет в едином образе.
Это первое свободное от оценки понимание истории не обязательно должно вести к релятивизму; скорее оно приведет к реляционизму. Абсолютную формулировку общего понятия идеологии не следует отождествлять с иллюзионизмом (идеология на этой ступени феноменологически не идентична иллюзии); социально обусловленное познание не повисает в пустоте, социально обусловленная норма не является ни к чему не обязывающей. Реляционизм означает только взаимоотнесенность всех смысловых элементов и их взаимно обосновывающую значимость внутри определенной системы. Однако эта система возможна и значима только для исторического бытия определенного типа, чьим адекватным выражением она некоторое время является. Если бытие смещается, то ему становится чуждой «созданная» им некогда нормативная система. То же относится к познанию и к историческим взглядам. Каждое познание направлено, правда, на определенный предмет и применяется прежде всего к нему. Однако характер подхода к предмету зависит от природы субъекта. Во-первых, с точки зрения интенсивности (особенно если речь идет о «понимании», когда предпосылкой проникновения в объект является сущностное родство между понимающим и понимаемым), но затем и с точки зрения возможности интеллектуальной формализации теоретической структуры предмета, ибо для того чтобы стать познанием, видение должно быть формализовано и концептуализовано, а формализация и концептуализация зависят от состояния теоретико–понятийной системы отсчета. Какие понятия и уровни соотнесения существу- ют и в каком направлении они движутся в своем дальнейшем развитии, не в последней степени зависит от историко- социального положения ведущих (de facto)[49] мыслящих, представителей определенных групп. Следовательно, темой исследования, свободной от оценки идеологии, является постоянная соотнесенность всякого познания и содержащихся в кем основных элементов со смысловой и в конечном итоге с исторической структурой бытия: попытка обойти это понимание, не придавать ему должного значения была бы отказом от возможностей уже достигнутого уровня мышления.
Поэтому стало весьма сомнительным, следует ли вообще направлять свои усилия на то, чтобы искать в этом потоке незыблемые идеи или так называемые «абсолютные» ценности, является ли это подлинной исследовательской задачей нашего времени. Быть может, более высокая задача заключается именно в том, чтобы научиться мыслить не статически, а динамически и реляционно. Тревожное чувство вызывает тот факт, что на современной стадии развития мышления и социального бытия именно те люди, которые претендуют на обладание «абсолютными ценностями», преисполнены сознания своего превосходства. Подобное самовозвеличение и самовосхваление, основанное на мнимом обладании абсолютными ценностями, сводится часто к простой спекуляции потребностью широких масс в устойчивости и их нежеланием видеть разверзающуюся перед ними пропасть, которая обнаруживается со все большей очевидностью на данной стадии бытия. Можно согласиться с тем, что жизненно необходимым условием существования и деятельности является преодоление различных возможностей и концентрация внимания на конкретных задачах и абсолютизированных непосредственных ценностях; однако в наши дни ни с чем не соотнесенного, абсолютного ищут не люди действия, а те, кто стремится к стабилизации существующего положения для сохранения обретенного ими благополучия. Наслаждающиеся уютом и покоем весьма склонны гипостазировать и стабилизировать в качестве абсолютных ценностей случайные перипетии повседневном, к которым следует отнести и романтизированные представления («мифы»), чтобы тем самым сохранить покой и уют. Так, в современном мышлении происходит странное преобразование: категория абсолютного, которая некогда была направлена на постижение Божества, становится орудием повседневности, всеми силами стремящейся замкнуться в себе.
7. Переход свободного от оценки понятия идеологии в оценивающее понятие идеологии
Таким образом, свободное от оценки понятие идеологии, направленное сначала лишь на то, чтобы созерцать и исследовать бесконечное течение беспрестанно меняющейся исторической жизни, незаметно (подобно тому как это произошло с нами в только что завершенной стадии мыслительного процесса) переходит на позиции познавательно-теоретической, а в конечном итоге и онтологически – метафизической оценки. Ведь и в нашей аргументации свободная от оценки динамическая точка зрения незаметно превратилась в орудие борьбы, направленное против определенной позиции, и тем самым в утверждение определенного видения мира, в рамках которого и возникает сама эта «свободная от оценки» позиция. Следовательно, и в данном случае – пусть лишь на завершающей стадии нашей исследовательской деятельности – проступает та латентная мотивация, которая с самого начала вела к методу всеобщей динамизации и к проведению точки зрения историзма.
Подобное обнаружение определенной метафизически- онтологической позиции[50], проявляющейся даже независимо от нашего осознания ее, способно испугать только тех, кто все еще находится во власти минувшей позитивистской эпохи и полагает, что его мышление может быть совершенно свободно от всех оценок, всех предвзятых решений, от какой бы то ни было онтологической или метафизической окраски[51]. Однако чем последовательнее мы в интересах подлинного эмпиризма выявляем предпосылки нашего мышления, тем яснее становится, что именно эмпирическое исследование (во всяком случае в исторических науках) возможно только на основе определенных метаэмпирических, онтологических, метафизических решений и проистекающих отсюда ожиданий и гипотез. Тот, кто не принимает решений, не может ставить вопросы и не способен сформулировать даже эвристическую гипотезу, которая позволила бы ему исследовать историческое прошлое. К счастью, позитивизм, несмотря на его гносеологические предрассудки и претензии на научное превосходство, обладал онтологическими и метафизическими предпосылками (примером могут служить его вера в прогресс, его специфически «реалистический» подход, который предполагает наличие онтологических суждений) и именно поэтому дал много ценного; в ряде случаев результаты этого исследования сохранили свое значение и для последующего времени. Опасность онтологических решений состоит совсем не в том, что они вообще существуют и влияют на эмпирическое исследование, и даже не в том, что они ему предшествуют