ва супруга, подменила ее отпрыском Лефорта. По другой легенде, царя подменили уже в зрелом возрасте во время пребывания за границей, а в Россию вернулся имевший с ним внешнее сходство немец. Третьи объявляли, что настоящий царь был арестован в Стокгольме, где и пребывает в заточении. Распространялись слухи, что находящаяся в Суздальском монастыре бывшая царица Авдотья Федоровна не признавала в прибывшем из-за границы государе своего мужа. Иные полагали, что если Петр не антихрист, то, по крайней мере, его предтеча. Среди нижегородских старообрядцев популярностью пользовался взгляд, что антихристом является епископ Питирим, особо прославившийся на ниве преследования приверженцев старой веры. Соловьев не видел в старообрядческой оппозиции Петру ничего иного, кроме церковного обскурантизма. Согласно его интерпретации, Самуил имел негативное отношение к государю в силу лености к усвоению наук, навязываемых им. Память о царе-антихристе оставила в народном сознании столь глубокий след, что даже четверть века спустя после его смерти Елизавету Петровну называли антихристовой дочкой. 128 | 3. Русское православие и русское западничество Поэтическая демонизация Петербурга Петербург около двухсот лет будет являться столицей России, и его образ часто противопоставлялся в литературе образу Москвы. Ввиду того что Москва позиционировалась в качестве сакрального центра православия, Петербург, перенявший у нее статус столицы, наделялся инфернальными чертами. «Четвертому Риму не бывать», и, следовательно, Петербург есть не Рим, а антиРим, новый Вавилон, город антихриста. В поэтической традиции отмечалась гнетущая сумрачная природа и болотистая местность, среди которой была построена Северная столица. А на болотах, согласно народным представлениям, обитала нечисть. Одновременно подчеркивалась имперская мощь города на Неве. Олицетворением имперской мощи выступал «медный всадник». Семантически медный всадник противопоставлялся человеку, оказывался его гонителем. Слово «гранит» также являлось устойчивым элементом петербургской поэтической репрезентации. Болота в сочетании с медью и гранитом формировали особый тип обездушенного инфернального пространства. Ненавидела Петербург и слала в его адрес проклятия Зинаида Гиппиус. Ее посвященное Северной столице стихотворение завершается словами обличения города: «Нет! Ты утонешь в тине черной, Проклятый город, Божий враг, И червь болотный, червь упорный Изъест твой каменный костяк». Гиппиус пишет о «жестком облике» города, «береговых громадах» петербургских строений. Она обращается к образу болотного червя, который изъедает «каменный костяк». И главное в петербургской характеристике у Гиппиус — город Петра есть Божий враг, то есть столица империи антихриста, новый Вавилон. Владимир Набоков связал петербургскую инфернальность с темой революции. Природная стихия трансформировалась в стихию социальную. Набоковым вводится в стихотворение о Петербурге «Царь» или «император»? | 129 персонаж «болотного беса», бросившего вызов медному всаднику. Торжеством победившей стихии и завершается набоковское стихотворение: «И пошатнулся всадник медный, И помрачился свод небес, И раздавался крик победный: “Да здравствует болотный бес”». Революция, по В. Набокову, оказывается торжеством беса, победой инфернального начала. «Царь» или «император»? Титулы правителей имели в прошлом огромное значение в идеологической репрезентации государств. Из-за титулов и их непризнания вооруженные конфликты. В этой связи заслуживает особого принятие Петром I в 1721 году титула «император». Впрочем, прецеденты обращения к русским государям с титуляцией «император» имели место и прежде. Имелись и прецеденты обращения с титулом «император» к самому Петру I до 1721 года. Так к нему обращались, в частности, англичане. Вероятно, это делалось ими в пику Священной Римской империи, правитель которой единственный на тот момент официально титуловался императором. Но все эти обращения не имели ни системного, ни официального характера. Вопрос о получении Петром I новой титуляции связывался с решением двух вопросов — отношения к титулу «царь» и отношения к статусу императора Священной Римской империи. Коллизии получения нового титула Петром отражали две тенденции его правления — секуляризацию и европеизацию. При подготовке процедуры принятия Петром I титула «император» столкнулись два оппонирующих подхода. Первый вариант, подготавливаемый Феодосием Яновским, архиепископом Новгородским и Великолуцким, можно условно определить как архиерейский, второй, прорабатываемый государственным канцлером Гавриилом Головкиным, — светским. Победила светская версия. То, что пред- 130 | 3. Русское православие и русское западничество почли ее, отражало проявлявшуюся, не утвердившуюся еще окончательно тенденцию секулярного переосмысления монаршей власти. В обращении в связи с присвоением титула «император» Головкина содержались следующие заслуживающие внимания фрагменты. «Токмо единые вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на феатр славы всего света и тако рещи из небытия в бытие произведены и в общество политичных народов присовокуплены». «Из которых, титул Императорский Вашего Величества, достохвальным Антицессорам (предшественникам) от славнейшего Императора Римского Максимилиана, от нескольких сот лет уже приложен, и ныне от многих Потентатов (властителей) дается». «Виват, виват, виват Петр Великий, Отец Отечества, Император Всероссийский». В словах государственного канцлера — удивительное национальное самоунижение. Головкин заявляет, что до Петра Россия находилась в небытие, а русские не принадлежали даже к сообществу политических народов. Только при Петре в результате его деятельности они к этому сообществу были «присовокуплены». Государственный канцлер не обращается ни к авторитету византийских и римских императоров. Он апеллирует к императору Священной Римской империи Максимилиану I, признавая его власть наивысшей. Троекратное «виват» в завершении речи Головкина совершенно отбрасывало какой-либо сакральный контекст церемонии. Да и сам выбор для торжественной речи фигуры светской — государственного канцлера десакрализовал весь замысел. Но это был выбор сознательный, сделанный после долгой дискуссии. Принято считать, что принятие титула «император» являлось повышением в статусе. Повысилась сообразно с этим мнением и Россия, став Империей. Но так ли это? Анализ семантики титулов «император» и «царь», названий государств — Империя и Царство — заставляет в этом как минимум усомниться. В Древнем Риме у правителей государства было несколько титулов. Привычное использование по отношению к древнеримской истории титула главы государства император, равно как и названия самого государства — империя, не очевидно. Среди многочис- «Царь» или «император»? | 131 ленных титуляций правителей три были наиболее употребимые — princeps, imperator и Caesar. Чтобы посмотреть, какой из них использовался чаще других, обратимся к древнеримским авторам. Показатели использования фиксируются следующие: у Тацита princeps — 315 раз, imperator — 107 раз, Caesar — 223 раза; у Светония princeps — 48 раз, imperator — 29 раз, Caesar — 52 раза; у Аврелия Виктора princeps — 48 раз, imperator — 29 раз, Caesar — 42 раза. Таким образом, титул «император» в перечне наиболее важных титулов древнеримского правителя был наименее употребляемый. Уступал он, в частности, титулу «Цезарь», производным от которого будет титул «царь». Титулы имели разное значение: princeps — означал председательство в высших коллегиальных органах, imperator — военную власть, Caesar — сакральную власть. Военная власть и власть сакральная являлись различными властными аспектами. Они не были выше или ниже по отношению друг к другу, так как исходили из разных критериев. Если имелась в виду военная иерархия, речь шла об императоре, если же религиозное измерение, то о царе. Для Московского государства, являвшегося теократической системой, правитель должен был быть только царем, но никак не императором. Показательно, что в Библии слова «империя» и «император» не встречаются. Там используются именно понятия «Царство» и «царь». Четыре царства сменяются в мировой истории (Ассиро-Вавилонское, Мидо-Парфянское, Греко-Македонское и Римское). Именно царства, а не империи. Пятым будет Царство Божие. «Эти большие звери, которых четыре, означают, что четыре царя восстанут от земли. Потом примут царство святые Всевышнего и будет царством вовек и вовеки веков», — говорится в Книге пророка Даниила. «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу», — говорит Иисус фарисеям. И в Новом Завете используется таким образом титул «кесарь — царь», но не император. В Московском царстве исходили из понимания, что Империя есть один из аспектов Царства, а император — один из аспектов власти царя. Они понимали также, что царь тождественен цесарю. Стремления удостоить московского государя титулом «император» как более низким по отношению к царю в системе религиозных координат не возникало. 132 | 3. Русское православие и русское западничество Такой запрос возникнет уже в начале XVIII века в контексте осуществляемой Петром I европеизации. Как и в 90-х годах XX века приоритетом для России являлись вхождение в единую Европу и принятие междуна