стианского мира — турецким султаном. Проводятся параллели между ним, Августом и Константином Великим. С его правлением связывается миссия освобождения христиан, находящихся под гнетом Турции. Вступление в Северную войну и строительство Санкт-Петербурга, казалось бы, все меняет. Но, по-видимому, рефлексия вокруг темы Третьего Рима еще какое-то время продолжается. «Четвертому Риму не бывать», — говорил инок Филофей. Не бывать, потому что у Третьего Рима нет восприемника. А если такой восприемник появится? Санкт-Петербург в этом смысле мог мыслиться как Четвертый Рим. Он является отрицанием утратившей свою миссию Москвы, также как Москва наследовала в свое время Константинополю. Видение истории в логике квадратуры — с четырьмя царствами, соотносилось с концептом Четвертого Рима. В семантике петровского правления обнаруживается множество образов, структурируемых вокруг темы Римской империи. Российская империя аллегорически уподобляется Римской империи. На эту ассоциацию работает архитектура и скульптура новой столицы. Риму как городу апостола Петра противопоставляется Петербург — новый город Петра. Популярностью пользуется образ двух апостолов — Петра и Павла. Эмблема новой Российской столицы оказывается перефразом герба Ватикана. Ключи в гербе Ватикана замещаются в гербе Санкт-Петербурга. Спор ведется между образной линией Нового Амстердама и Нового Рима. Сдругой стороны, Петербург спорит с Москвой. Шпиль Петропавловского собора должен был непременно превышать колокольню Ивана Великого. Подмена в апелляции к Риму состояла в том, что речь шла о Риме христианском (вернее, не только о Риме христианском Римская империя в нарративе петровского царствования | 135 апостола Петра), но о могущественной в военном отношении Римской империи. Акцент делался на воинской силе и триумфах. Фактически это был античный языческий империализм. На это противоречие в репрезентации Петербурга будут потом обращать внимание славянофилы и их последователи. Титуляция Петра I должна была напоминать Римскую империю. Помимо титула «император», присвоение Петру звание «отец Отечества», которым удостаивались правители Рима, должно было вызвать соответствующие ассоциации. Изображение самого государя в римских одеяниях завершало образ властителя Нового Рима. Апелляции к Римской империи и Цезарю имели место и в связи с Полтавским сражением. Совершенно не случайно в написанной по велению Петра I бароном Г. фон Гюйссеном истории его правления упоминается, что накануне баталии некоторые российские офицеры вспоминали решающую для Юлия Цезаря битву при Фарсале (48 г. до н. э.). Там сказано: «Офицеры… говорили… что некто… говорил Юлию Цезарю в полях Фарсальских прежде побития Помпеуса: “Так буду делать, что похвалиши меня; сего дня жив или убиен буду”». В истории Г. фон Гюйссена сказано о событиях 25 и 26 июня 1709 г. следующее: «Все солдаты оказывали к Его Величеству, котораго они называли Отцом, особливую склонность и любовь…». Вскоре после победы Юлия Цезаря при Фарсале Сенат даровал ему титулы императора и Отца Отечества. Те же титулы (кроме того, титул Великий) Пётр I получил от Сената по завершении войны со Швецией в 1721 г. Параллели между действиями Юлия Цезаря перед решающей для него битвой на Фарсальских полях и Петра I перед генеральной баталией у Полтавы обозначены в официальном труде чётко. Конечно, русские солдаты кричали царю-батюшке: «Отец наш!», «Батюшка!» — по древнему русскому обычаю. Однако Г. фон Гюйссен, высокообразованный литератор, придал этому факту в собственном изложении литературно-схематический, символический оттенок, усиливая сходство деяний двух великих правителей мировой истории. В его изображении получалось, что сам народ подносил Петру I титул «Отца Отечества», подобный да- 136 | 3. Русское православие и русское западничество рованному Юлию Цезарю. Учёный иноземец на русской службе вполне понимал смысл сделанного ему историко-литературного заказа. С помощью пера и бумаги он призван был обеспечивать пропагандистскую сторону процесса превращения Московской Руси — Третьего Рима в Римскую империю. Античная мифология. Неоязычество как имперский стиль При Петре I для репрезентации режима активно и широко используются образы античной мифологии. Это было блестяще показано в книге американского исследователя Ричарда Уортмана «Сценарии власти». Образы античной мифологии, надо напомнить, были образами языческими. Представление обнаженных языческих богов не могло не эпатировать православное население, испытывавшее, по всей видимости, культурный шок. Началось это в Европе в эпоху Ренессанса. Изображения языческих богов не было безобидной стилизацией. Имела место антихристианская эзотерика. Не могла пройти бесследно и соответствующая культурная экстраполяция неоязычества в России. Уже во время триумфа в связи со взятием Азова в 1696 году ключевыми репрезентационными образами стали Марс и Геркулес. Они должны были символизировать воинскую силу. Античные персонажи вытесняли прежние образы благочестивых христианских правителей. Понятно, что Константин Великий был плохо сочетаем с Марсом. Новый, состоявшийся в 1703 году, триумф в связи с первыми победами в Северной войне сделал античную мифологию нормой царской репрезентации. Обыгрывался на этот раз сюжет о герое Персее, спасшем Андромеду от морского чудища. Сопроводительный текст пояснял, что Персей есть Россия, Андромеда — освобождаемая им Ингерманландия, а морское чудовище — Швеция. Вновь использовался образ Геркулеса. Младенец Геркулес, удушивший змей, должен был означать молодого Петра, подавившего стрелецкий бунт. После Полтавской битвы сравнение государя с античными богами и героями стало принятым. Сам Петр использовал эти обра- Семейная жизнь Петра I | 137 зы как идеологические аллегории. Языческие персонажи удивительным образом смешивались с персонажами библейскими. Пример такого рода — Самсон, раздирающий пасть льва, означал Россию, побеждающую Швецию. Львы, как известно, были и остаются по сей день шведским геральдическим знаком. После женитьбы Петра на Екатерине в систему властной репрезентации был привнесен и женский языческий образ — Минерва. С точки зрения Р. Уортмана, уподобление Екатерины Минерве подготавливало легитимизацию ее саму и ее детей в качестве законных претендентов на престол. Осуществить эту легитимизацию через христианскую традицию было проблематично, и тут потребовались античные аллегории. Античная мифология доминировала даже при организации в 1725 году похорон императора. Казалось бы, человек отходит в мир иной, и в этот момент стоило сосредоточиться на христианских молитвах и образах. Но нет — в последний путь императора провожали бронзовые статуи тех же Марса и Геркулеса. Но при всем этом Петр I оставался православным государем. Император балансировал на грани перехода в ересь. Но грани этой он не перешел. Семейная жизнь Петра I Семейная жизнь Петра I не всегда соответствовала нормам православного благочестия. Он изменял и Евдокии Лопухиной, а уже после венчания — и Екатерине. Среди его любовниц называют Анну Монс, Варвару Арсеньеву, Марию Гамильтон, Марию Кантемир, Авдотью Чернышеву (урожденную Ржевскую), Марью Строганову (урожденную Новосильцеву), Яганну и Устинью Петровых, Елизавету Синявскую, Марию Румянцеву (урожденную Матвееву). Циркулировали слухи о многочисленных внебрачных детях царя, среди которых, к примеру, назывался знаменитый полководец Румянцев-Задунайский. Екатерина, впрочем, также не являлась образцом супружеской верности. В январе 1689 года по всем церквям Московского царства был совершен молебен по поводу женитьбы царя Петра Алексеевича 138 | 3. Русское православие и русское западничество на Евдокии Федоровне Лопухиной, о чем сохранились многочисленные свидетельства в ряде федеральных и областных государственных архивах России. Через некоторое время Петр I решил развестись со своей женой, однако, Церковь в таком разводе отказала. Патриарх Адриан был категорически против. Для развода требовались веские основания, как, например, бесплодие супруги. Тогда государь стал настаивать на пострижении Евдокии в монахини. Такое требование он выдвинул к ней еще до Великого посольства, а после возвращения настоял на своем. Евдокия была пострижена как вопреки своей воле, так и без согласия патриарха. Она пережила Петра и вернулась из заточения уже в правление своего внука Петра II. После смерти Петра II она даже рассматривалась претенденткой на престол, но отказалась от власти в пользу Анны Иоанновны. Сохранилось обыгрываемое впоследствии в литературе известие о проклятии Евдокии Петербургу: «Месту сему быть пусту!». Двадцать семь лет после пострига Евдокии Петр I жил, зная, что в монастырском заточении в Суздале находится его законная жена. И при этом в 1712 году он вступает вторично в брак, венчавшись в церкви Исаакия Далатского в Петербурге с Екатериной (Мартой Скавронской). Понимая, что этот новый брак не вполне легален, он женится не как царь, а как контр-адмирал. За год до своей смерти в 1724 году он короновал Екатерину как императрицу. Причем при коронации он сам возложил ей корону на голову, что, казалось бы, являлось прерогативой священнослужителей. Брак Петра с Екатериной казался невозможным еще и в силу того обстоятельства,