Этому обывательскому представлению о социализме Хоннет совершенно справедливо противопоставляет подлинное видение радикальных мыслителей, опиравшихся на наследие Великой французской революции и стремившихся расширить сферу социальных прав, ограниченную пределами буржуазного порядка. Рассматривая моральные обоснования раннего социализма, он указывает, что ключевой идеей основоположников левого движения становится «позитивная свобода», отличающаяся от либерального представления о свободе как просто отсутствии политических запретов и произвола. Такая позитивная свобода должна была проявляться прежде всего во всеобщем доступе граждан к принятию социальных и экономических решений, к контролю за собственным трудом и творчеством. В данном случае Хоннет последовательно идет за Эрихом Фроммом, различавшим «негативную свободу» («свободу от чего-то»), достигаемую в либеральной демократии и «позитивную свободу» («свободу для чего-то»), за которую еще предстоит побороться социалистам.
То, что для Хоннета, как этического философа, именно тема свободы — индивидуальной и коллективной — оказывается на переднем плане, совершенно естественно. Это свобода, по его мнению, «выходящая далеко за рамки традиционных представлений о дистрибутивной справедливости». Провозглашая этот принцип, социалисты «стремятся посредством реформы или революционного преодоления капиталистического рыночного хозяйства создать такие социальные отношения, в которых можно было бы реализовать целеполагания Французской революции благодаря тому, что свобода, равенство и братство были бы поставлены в такое соотношение, при котором они взаимно делают друг друга возможными».
Однако именно тут Хоннет видит и ограниченность исторического социализма, сводившего позитивные возможности реализации общественной свободы именно к сфере экономической и производственной деятельности. При этом, по мнению Хоннета, возникает тенденция к недооценке институтов либеральной демократии, вернее, к отрицанию их самоценности даже в контексте признания социалистами общих демократических принципов. Лозунг «демократического социализме» не меняет дела по существу, ибо просто констатирует признание левыми демократических принципов устройства государства. Иными словами, тут констатируется все та же самая буржуазная «негативная свобода». А в результате собственная позитивная программа, как считает Хоннет, мыслится левыми исключительно в плане социально-экономических мер, не затрагивающих сферу политической свободы. При этом, однако, автор оставляет без внимания вопрос, поднятый еще Максом Вебером в его работах о русской революции — почему на определенном этапе развития индустриальный капитализм начинает сам подрывать демократические порядки, им же и порожденные (и следовательно, не является ли попытка выходом за пределы капитализма одновременно и попыткой спасти буржуазную демократию от закономерного саморазрушения).
Другой проблемой классического социализма Хоннет видит склонность идеологов приписывать рабочему классу и, в более широком смысле — пролетариям, заведомую приверженность целям и принципам социализма, что, по мнению Маркса, вытекает из их собственных объективных интересов. Эмпирические исследования дают, однако, более сложную картину, что отметили еще авторы ранней Франкфуртской Школы. Тем самым социалистическая теория становится, по Хоннету, «самореферентной», доказывая свои социальные основания ссылкой на саму себя. Это очень точное замечание Хоннета, впрочем, нуждается в существенном уточнении: за пределами его анализа остаются два важнейших вопроса — существуют ли вообще объективные интересы у классов и крупных социальных групп и почему именно социалистические идеи все же овладели массами рабочих в большинстве индустриальных стран (включая даже США начала ХХ века). Оба этих вопроса автор снимает ссылкой на то, что в любом случае в современном обществе классический индустриальный пролетариат исчезает, а потому делать ставку на него как на силу, способную совершить социалистические преобразования, более не имеет смысла.
Проблема, однако, не сводится к рабочему классу или пролетариату. Анализ объективных социальных интересов мы находим не только у коммуниста Маркса, но и куда более скептического по отношению к идеям левых Макса Вебера. Предполагаемое (хотя социологически не очевидное) «исчезновение» классического индустриального пролетариата не отменяет сути дискуссии, ведь именно наличие объективных противоречий между работниками и капиталистами предопределило не только успех социалистической агитации в XIX веке, но и то, что как великолепно показал Анри Пиренн в своей «Истории Бельгии», всевозможные социалистические утопии и секты начинают распространяться среди рабочих начиная с XIV века, параллельно с процессом формирования института наемного труда — задолго до появления первых идеологов социализма, которые как раз пытались оформить и теоретически обосновать это, уже и без них, в силу объективных обстоятельств, возникавшее движение. Точно также объективный характер имеют и многие тенденции экономического, социального и даже технологического развития — в противном случае существование общественных наук (включая и их либеральную интерпретацию) было бы невозможным в принципе.