Не существование конкретного социального субъекта — «революционного пролетария» — порождает противоречия капитализма и борьбу различных общественных сил, а наоборот объективно заложенные в буржуазном экономическом порядке противоречия порождают противоборствующие интересы и соответственно — классы. И даже если какой-либо из классов сокращается в численности или даже исчезает, это отнюдь не снимает вопроса об объективных причинах и основаниях политических и социальных конфликтов (а соответственно — и левой идеологии, эти конфликты отражающей).
Таким образом, самореферентность социалистических теорий, хоть и порождает целый ряд скептических вопросов, по сути своей является не менее обоснованной, а главное — неизбежной, чем самореферентность, характерная со времен Эвклида для любой науки вообще.
Тут, впрочем, возникает уже другой, более актуальный вопрос — почему и как на рубеже XX и XXI веков происходит распад социалистической культуры. И Хоннет совершенно прав, связывая этот процесс с кризисом индустриализма. Новые формы труда, порожденные технологическими и организационными изменениями прошедших 30 лет, формируют и новую социальную структуру, существенно отличающуюся от той, которую застали Карл Маркс и его младшие современники, сформировавшие корпус идей, на которые опираются современные левые.
Видя упадок рабочего движения, которое безусловно являлось основой для социалистической политики ХХ века, Хоннет констатирует, что поскольку «померкла всякая надежда найти в пролетариате хотя бы остатки некогда приписанной ему заинтересованности в революционном изменении общества, это задело глубочайшее ядро социализма, а именно, его претензию быть выражением некоторого живого движения». Хуже того, опыт ХХ века подорвал свойственное предшествующей эпохе убеждение в неостановимости и линейности прогресса, к которому апеллировали и выразителями которого считали себя левые. Сталкиваясь с подобными проблемами, Хоннет в неокантианском ключе вновь обращается к изначальным этическим основаниям социализма, надеясь таким образом придать этой идеи новый импульс — уже в контексте формирующегося постиндустриального общества.
Опираясь на тезис о функционировании автономных по отношению друг к другу сфер общественной жизни и деятельности, Хоннет предлагает формировать обновленную концепцию социализма, предполагающую скоординированное «взаимодействие независимых сфер свободы». К сожалению, по ходу чтения книги возникает желание уточнить, что именно автор понимает под этими различными сферами, но это остается в книге отчасти недосказанным — по сути дела Хоннет отсылает читателя к традиции либеральных и социал-демократических мыслителей, разрабатывавших подобную проблематику. Прежде всего, конечно, к своему учителю — Юргену Хабермасу.
С помощью подобного переосмысления социалистических идей Хоннет надеется обеспечить этически ориентированное и эксперементаторское преобразование рыночных институтов: «Сегодня одна из самых насущных задач социализма состоит в том, чтобы снова очистить понятие рынка ото всех добавленных к нему задним числом примесей специфичных для капитализма свойств, чтобы таким образом получить возможность проверить его устойчивость к моральным нагрузкам».
Здесь тоже необходима важная оговорка. Представление о возможности использования рыночных отношений для формирования нового социалистического порядка появилось в левом движении уже в 1920-е годы, когда практический опыт нэпа в СССР заставил решать практические вопросы, недооцененные прежними теоретиками, затем получило широкое распространение после Второй мировой войны (достаточно вспомнить труды Карла Поланьи, Ота Шика, Влодзмежа Бруса и десятков других авторов) и является уже вполне доминирующей для современных левых. Проблема лишь в том, что для Хоннета на первый план выходят именно этическая, а не экономическая сторона дела. А «очищение», о котором пишет Хоннет, невозможно без преодоления господства частной собственности, и как следствие — без острой борьбы, порожденной объективным и непреодолимым в данном контексте противоречием интересов.