Матюшкин терпеливо выждал, пока чукчи выкурили первые ганзы-трубки, а когда набили их табаком во второй раз, Федор обратился к старшинам с речью:
– Сын Солнца прислал нескольких своих подданных проведать берега Ледовитого океана. Люди эти желают чукчам добра. Они хотят узнать берег, куда станут приходить корабли с товарами для чукчей… – Федор не пускался в сложные географические рассуждения. – Если вы, старшины, поможете нам, – продолжал мичман, – то мы одарим вас щедро.
Толмач переводил. Старшины курили. На их широких лицах было вежливое внимание. Толмач перевел. Чукчи курили в задумчивости. Но вот Валетка, тот, что кочевал у Шелагского мыса, вынул ганзу изо рта.
– Слушай, – сказал он, – разве за помощь друзей одаривают топором или табаком?
И Валетка посмотрел на Макамока и Леута, что пришли с берегов залива Лаврентия, и на Эврашку, что пришел с берегов Чаунской губы. И Макамок, и Леут, и Эврашка вынули трубки и сказали так:
– Слушай, тойон! Валетка говорит правду. Нам не нужны дары. Мы поможем тебе и твоим братьям. Вы пришли не для того, чтобы отнять у нас меха или оленей. Мы поможем вам.
Матюшкин поднялся. Старшины тоже. Матюшкин поклонился им. Старшины поклонились ему. И все сели.
Теперь начался двойной перевод: Матюшкин по-русски передавал толмачу английскую речь Кокрена, а толмач обращался к чукчам. Капитан был краток.
– Достоуважаемые вожди! Я купец и прошу вас отвезти меня к тому морю, по которому вы плаваете на байдарах. Я прошу вас отвезти меня за море к тем людям, у которых вы достаете меха. Я отплачу табаком и вином.
Чукчи курили. С их меховых шапок, украшенных бисером, свисали головы воронов, приносящих удачу в полуночных странствиях.
– Купец! – сказал после долгого молчания старшина Леут. – Я могу отвезти тебя к людям, которые дают нам меха. А ты дашь мне в награду тридцать сум табаку.
– Сколько? – опешил Кокрен.
– Тридцать пудов, – усмехнулся Матюшкин. – Эк заворотил!
Кокрен закусил губу. Тридцать пудов! Уж не потешаются ли над ним проклятые дикари?
– Купец! – послышался голос Валетки. – Я могу проводить тебя до реки Веркон. На Верконе живет мой сородич. Он приведет тебя к морю. А там ты найдешь путь за море. Соглашайся, купец. Мне даров никаких не надо.
Кокрен был сбит с толку. Что же это такое? Один заломил тридцать сум табаку, а другой ничего не хочет. Джон растерянно поглядел на русского мичмана.
– Купец ответит тебе завтра, – выручил Федор. – А сейчас, вожди, мы скрепим наш договор, как полагается добрым друзьям.
Чукчи ушли поздно. На прощание они долго жали Федору руку, смеясь похлопывали его по плечу.
А Кокрен был в отчаянии. Он спросил совета у Матюшкина. Мичман подумал и ответил, что на его месте не стал был связываться с чукчами.
Видит бог, он, Кокрен, не из робких. Но кто же, находясь в здравом уме, согласится вверить свою жизнь дикарям, когда один требует немыслимого, а другой согласился сделать все даром? Конечно, пять тысяч фунтов… Пять тысяч! Они стоят риска, но жизнь стоит дороже…
12
«Почта меня обрадовала. Что я говорю «обрадовала»?! Она сделала меня счастливым вполне, если токмо человек может быть вполне счастлив. Вы меня помните, вы меня любите! Тебе же, любезный Яковлев, особливая моя благодарность: ты отлично исполняешь должность почтмейстера и даже заставил, как я догадываюсь, писать ко мне ленивца Дельвига.
Итак, в июле нынешнего, 1821 года… Но прежде всего – порядок. Я вам всем неспешливо расскажу.
После поездки в Островное мы, барон Врангель, я и штурман Козьмин, путешествовали на санях по Ледовитому морю. В задачу нашей экспедиции входит не токмо обозрение Колымского края, но и поиски Земли Андреева. Землю сию, как о том повествуют старинные записи, усмотрел во время императрицы Екатерины Великой сержант Андреев, путешественник отважный. Но вот беда: ни одна душа после Андреева острова этого не узрела.
Надобно признаться, что и мы его покамест не видели, хотя и рыскали во льдах с немалым упрямством. Собачье дело, доложу я вам, шататься в полунощном море! Не найдя Земли Андреева, мы, однако же, подробнейшим образом изучали Медвежьи острова и дошли (вернее, дотащились) до 72° северной широты, а 29 апреля вернулись в Нижне-Колымск, который показался нам райской обителью.
В Нижне-Колымске мы уже не застали капитана Кокрена. Исправник Тарабукин сообщил нам, что сей искатель приключений отправился с одним тунгусом в Охотск. Дальнейшая судьба его нам неизвестна.
Дождавшись лета, мы продолжили наши исследования на материке. На мою долю выпало обозрение рек Большого и Малого Анюя. Я пустился в путь июля 20-го вместе с верным моим оруженосцем, матросом Михайлой Нехорошковым, и проводником из местных казаков.
Берега Анюя однообразны и пустынны. Среди болот, поросших стелющимся тальником, попадаются местами хорошие луга. Правый берег обставлен крутыми песчаными холмами.
Река с каждой верстой становилась быстрее. Течением своим образует она бесчисленные короткие излучины и цепи мелких островков. Русло и берега усеяны остроконечными камнями и утесами.
В конце июля мы были в урочище Плотбище, где осенью олени обыкновенно переправляются через реку.
Олени еще не приходили: в урочище ожидали их с нетерпением.
Престарелый зажиточный юкагирский старшина Коркин радушно пригласил нас к себе в дом и угостил всем, что только у него было, то есть сухой олениной и оленьим жиром. Истинное гостеприимство равно отличает все народы, живущие от Москвы до Камчатки и от Кавказа до Ледовитого моря. Здесь же, между кочующими племенами Сибири, особенно сохранилась похвальная добродетель, побуждающая хозяина с редким самоотвержением уступить гостю лучшее место и лучший кусок.
Ныне берега Малого Анюя населяют лишь несколько юкагирских семейств. Дома их построены прочно и состоят по большей части из одной просторной комнаты. В ней налево от входа вместо обыкновенной в русской избе печи находится чувал, или очаг, где беспрерывно горит огонь. В одном из углов помещаются образа; по стенам развешиваются ружья, луки и стрелы; на полках стоят горшки и другая посуда; посредине – большой стол; широкие лавки идут по стенам.
Я упомянул об иконах. Да, юкагиры приняли христианскую веру. В христианскую веру обратили их странствующие попы. Подобно тому, что видел я в заморских странах, и тут туземцев скорее не обращают в Христову веру, а заманивают в нее. В Островном на ярмарке довелось мне наблюдать, как крестили одного чукчу. Новокрещеный долго не решался окунуться в чан с холодной водой. Ему сулили и табаку, и бисер, и топор. Наконец он сел в воду, но тут же выскочил и стал бегать по часовенке, дрожа от холода. «Давай табак, давай табак!» – кричал он, стуча зубами. Ему говорят, что обряд еще не кончился. «Нет, – кричит, – более не хочу! Давай табак! Давай табак!» Поп, однако же, поспешил зачислить его в штат христианский…
Когда мы приехали в Плотбище, все жители находились в ожидании оленьей переправы через Анюй. Наконец разнесся слух, что табуны показались в долине, к северу от Анюя. В мгновение ока все бросились в лодки и спешили укрыться в изгибах высоких берегов.
Переходы оленей достойны замечания. В счастливые годы число их простирается до многих тысяч, и нередко занимают табуны пространство от 50 до 100 верст. Для переправы олени спускаются к реке по руслу почти высохшего, маловодного протока, выбирая место, где противолежащий берег отлог. Сначала весь табун стесняется в одну густую толпу. Затем передовом олень с немногими сильнейшими товарищами выходит вперед, поднимая высоко голову и осматривая окрестности. Уверившись в безопасности, он входит в воду; за ним кидается весь табун; в несколько минут поверхность широкой реки покрывается плывущими оленями.