– Легко и вскользь, все не так страшно, как выглядит, – мой милый накрыл мою ладонь своею, нежно стиснул, поднес к губам. – Спасибо твоим молитвам, твоему оберегу и той древней памяти, которая приучила меня предугадывать опасность... Я просто чуть откинулся назад в седле, – совершенно не задумываясь, зачем, – и смерть пронеслась мимо, успев лишь слегка зацепить. К сожалению, у коня не было такой интуиции: бедному Воронку разворотило картечью весь бок. И при этом я должен вечно благословлять того канонира, рука которого подожгла фитиль: если бы не ранение, я вернулся бы гораздо позже и мог… Господи, я ведь мог застать только твою могилу!
Он порывисто сжал меня в объятиях: теперь эти его шрамы оказались совсем недалеко от моих глаз и губ.
– Мой герой, – прошептала я, осыпая поцелуями и омывая слезами каждый дюйм покореженной кожи и мышц. – Мой великий воин. Вы тогда так мучились с той памятью… Где вы сражались, где были вождем. А теперь – видите, она пригодилась, эта память. Бог неспроста вернул ее вам, а если бы не вернул, – вы бы, может... А я без вас не смогу… Мой самый любимый…
Я не договорила, – слезы хлынули ручьем. Его ласковые речи и попытки осушить поток моих слез поцелуями вскоре привели к тому, что мы временно забыли, на каком мы свете. Но страх – он вернулся, поскребся в душу тонкими ядовитыми коготками…
С той поры, несмотря на совершенно небывалое счастье, тьма притаилась на самом дне моего сердца. Я что-то чувствовала. Уверена – чувствовал и он.
Глава 25. ГОРЕ - ЧТО УПРЯЖЬ
Он был тысячу раз прав: в двух комнатах, каждая из которых была чуть больше моей родной хаты, нам было хорошо и спокойно, никто не нарушал нашего уединения, нашего счастья втроем. Зная о моих страхах, он не торопил моего сближения с его семьей: мы даже обедали у себя, и лишь по вечерам мой любимый супруг выбирался пообщаться с отцом и тетушкой.
– Они просят тебя прекратить изображать осажденный гарнизон крепости и хотя бы изредка выбираться из покоев, – с улыбкой говорил он мне. – На нас не держат зла, тебя готовы принять как дочь, – мои родные чудесные люди. Тетушка пыталась говорить про неполноправность дворянской жены, происходящей из низкого сословия, но вскоре поняла, что это не интересует ни меня, ни тебя. Когда я впрямую спросил ее, считается ли Христиан бастардом, она ответила «нет» и больше не возвращалась к таким разговорам. Ты знаешь, она готова пригласить в замок твою бабушку, – даже сама нанесла официальный визит в вашу деревню…
Через две недели я в наспех пошитом простом, но благородном платье впервые спустилась в гостиную… И ничего, осталась жива. Еще через неделю я ходила по всему замку следом за госпожой Венцеславой и вникала во все мелочи. Вскоре она поняла, что вовсе не прогадала: родовитая или нет, но я была именно той хозяйственной невесткой, которая была ей нужна.
***
Как и в ту ночь звездопада, я сидела рядом с ним и любовалась – не могла наглядеться на моего спящего ангела. Его сомкнутые веки. Его прекрасное лицо. Счастье переполняло меня, – а сон… тот странный смутный ужас отступал и таял, распадался на клочки, которые собирались тенями по углам комнаты. Пусть себе. Пока мы вместе, вокруг нас начертан заколдованный круг, который не сможет перешагнуть никакая злая сила. Мы сможем защитить себя и нашего сына – теплый клубочек радости, который как раз сейчас сладко спал на одном из самых привычных мест – на сгибе локтя своего отца, обхватив ручками его запястье и причмокивая губами во сне.
Мой любимый был лучшим из отцов: наверно, ни один другой младенец не получал с самого рождения столько внимания и заботы от своего родителя, как маленький Христиан; они понимали друг друга без слов, долгие минуты словно бы играя в переглядки, и на руках Альберта сын засыпал гораздо лучше, чем на моих… Спите, мои милые, моя вечная любовь – и ее маленькое продолжение. Спите, я помолюсь за вас. Луна вовсю светила в окна и заливала все вокруг голубовато-серебристым светом…
Я не поняла, в какой момент все изменилось. Казалось бы, миг назад я смотрела в его спокойное лицо под властью доброго сна, – и вот передо мной бледное до синевы лицо умершего, черный погребальный покров. То, что снилось. И другие образы – знакомые и незнакомые вперемешку. Гулкий полумрак пещеры и скрипка в его руках. Огонь – и брошенные в него письма: они горят, корчась от боли, крича непрочтенными строками. Толпа людей в бело-красных плащах, одинаковым движением вскидывающие вверх, навстречу луне, блестящие клинки своих шпаг. Прекрасная дева в черном шелковом платье молитвенно складывает руки у груди, начинает петь, – и от ее невероятного голоса звезды прекращают двигаться по небу своими путями – и падают, падают… «Вы успели что-нибудь загадать?»