– Нет, что вы. Не кабак… – смутился Христиан. – Мама, вы прибыли так неожиданно, а у меня… Словом, у меня здесь есть невеста, я к ней и шел сейчас… Эта девушка, мама, она необычная, прекрасная. Я хотел бы попросить вашего благословения…
– Жениться?! – рявкнула я. – В шестнадцать лет? Ты сдурел, сынок?
– Мама, вы понимаете… – со вздохом продолжил мой сын. – Я боюсь не успеть. Боюсь, что она не доживет…
– Чтооо? Ну-ка рассказывай!
Я выслушала молча – кружки три выпила, наверно, за это время. Ее звали Эрминой, ей было пятнадцать. Она была немкой, из бедной мещанской семьи, старшей из шестерых детей. И самое главное – она была больна, да не просто хрома или там горбата: девица страдала падучей и самое малое раз в неделю валилась без чувств где придется и билась в тяжелом припадке. А так-то она была красавицей, умницей, ангелом во плоти… Ну что там еще говорят влюбленные парни про своих милых.
– Мне так жаль ее, матушка. Она такая добрая, чистая душой и так хочет жить как все. Чтобы любовь, свадьба, белое платье, вместе долго и счастливо... А я боюсь, что она уйдет – и даже не узнает всего этого, а потом наши души не смогут встретиться…
– Жаль? – переспросила я. – Что ж, вот и еще что-то в тебе от отца, а не только ум. Он тоже жалел всех подряд… Что ж, завтра поедем к ним знакомиться. Сейчас?.. Ладно, иди уж, девица поди заждалась… И нечего лыбиться как дурак! Только в память об отце тебе такое позволяю, иначе прибила бы к чертовой матери.
Христиан продолжал широко улыбаться.
Назавтра мы в своей нарядной коляске нанесли визит в паршивое бедное предместье, где проживала семья его ненаглядной: тощий писарь в потертом сюртуке и его умаявшаяся, с кругами вокруг глаз, женушка. Их дочь Эрмина оказалась тощенькой и прозрачной, как грошовая свечка, глазастой и скромной девочкой. А главное – она была такой же, как я, только что без приживника. Это решило все: что ж, свадьба так свадьба. Я сказала сватам, что не возражаю, – пусть себе, помолвку устроим хоть завтра.
***
Я засобиралась домой через день после их помолвки, которая скромно и довольно трогательно прошла в доме у невесты. Счастливые молодые – совсем молодые по хорошему-то, почти дети, – но ничего, оба совершеннолетние, а у нас в деревне женились и раньше, – получили благословение от родителей с обеих сторон и обменялись тоненькими серебряными колечками. Ничего, с золотыми будете венчаться. Свадьба была назначена через год. Успеют. Все успеют.
То, что мой сын не пропадет в этой жизни и не даст пропасть супруге, было понятно уже и сейчас, – профессора расхваливали его на все лады и сулили большое научное будущее, а если оно и не состоится, – тоже не беда: поместье приносило хороший постоянный доход, новый управляющий был действительно честным малым, замок – крепким и уютным, в нем было хорошо жить с семьей и детьми. Госпожа Венцеслава страдала катарактой и плохо видела, но крепость ее здоровья позволяла надеяться, что она успеет дождаться правнуков, – особенно при столь скоропалительном браке внука.
– Ну прощай, Христиан, – улыбнулась я. – Сейчас еще заеду с Эрминой твоей прощусь – и домой.
– Прощайте, матушка, – сын поклонился.
Я постаралась подольше рассмотреть и получше запомнить его: как знать, вдруг придется передавать о нем весточку там, далеко?
***
– Эрмина? Я уезжаю, дочь моя, а напоследок хочу с тобой поговорить.
Девушка молча кивнула. Она откровенно побаивалась меня – суровой мрачной тетки в глухом черном платье: ох, наверно, и страшно такую в свекровках-то иметь.
Мы стояли в маленьком садике позади их дома. Ну как садике – два деревца, три клумбы, огородик и чахлая лоза. Мать Эрмины кормила завтраком вечно капризных младших, а меня ждала у дверей коляска с кучером, – я ведь забежала ненадолго.
– Я слышала, ты больна, да?
Она вскинула на меня свои огромные печальные глазищи – бездонные серые омуты – и отшатнулась, словно я ее ударила.
– Не боись, я ж не против, чтоб мой сын на тебе женился, – примирительно молвила я. – Просто вот что скажу: ты же не хочешь больше болеть?
– Не-ет, – неуверенно протянула она. – Не хочу. Только это же невозможно, все доктора говорят…