– Во всех? – впервые подала голос я. – Во всех… вариантах? Он должен был умереть везде?
Графиня снова повернулась и посмотрела мне в глаза – так, как умела лишь она: взглядом, от которого кровь стыла в жилах, а в глубине головы словно зарождался отчаянный визг не то скрежет. Я не отвела глаз, а потому она ослабила хватку и криво улыбнулась.
– Видимо, я не зря сделала на тебя ставку: ты чертовски упряма, моя Золушка с арбалетом. Нет, не везде. Точнее, везде, – но не сразу. Но цена, которую пришлось бы заплатить за каждый лишний год жизни, была слишком велика. Мне некогда снова погружать тебя в память, я попробую пересказать коротко.
Она приблизила ко мне лицо – так, что между нашими лицами сделалось расстояние ладони в две. Ее глаза были такими же черными и бездонными, как у ее сына, – словно ночное небо, но не завораживающе спокойное, а бушующее: казалось, в этом небе гуляют страшные смерчи, стирающие звезды одним движением крыла.
– Смотри! – госпожа Ванда взяла меня за руки и вздернула подбородок, ловя мой взгляд в плен своего, ее зрачки резко расширились. Наши взгляды слились, – и я упала в эту грозовую бездну.
***
– Я ни о чем не жалею, Кветушка, – голос моего любимого скорее угадывался, чем звучал. – Спасибо, что ты была…
Он попытался поднять ослабевшие руки, но я перехватила его ладони, прижала к губам, к груди... и вложила в них нож.
Дух не хотел оставлять меня: с чего бы вдруг ему желать переходить с одного человека на другого, с женщины на мужчину, с живой и крепкой на умирающего? – но я хорошо подготовилась. Пришлось заранее, долго, красиво и доходчиво, картинками в голове, рассказывать моему невидимому зверю о десятке способов, которые могут враз положить конец и мне, и ему. Вода: та самая маленькая наковальня, привязанная к ногам, – и падение с мостка в речной омут. Огонь: светильное масло, пропитавшее платье и волосы, – и удар кремня о кресало. Воздух: высокий обрыв под восточным бастионом замка, – и короткий шаг с каменной стенки. Земля: подземная галерея под самой поверхностью склона, где камни над головой держатся лишь на древесных корнях и древнем колдовстве, – и один, много два выстрела вверх из пистоля.
Я сильнее сжала руки, переплетя пальцы моего любимого своими, не давая разомкнуть ладони, сложенные словно в молитве, между которыми был зажат клинок. Болезнь измучила тебя, свет мой, лишила сил телесных, – а я обманула и ее, и злую судьбу, и человечью слабость, и колдовскую силу. И тебя обманула – впервые в жизни.
– Кветка…
Отчаяние в его глазах, отчаяние и понимание. Его голос – слабый, еле различимый, словно тихий вздох ветра, - он окрепнет, снова станет звучным, но сейчас – не надо тратить сил попусту...
– Ничего не говорите, ни-че-го, – прошептала я ему на ухо. – Я не могу допустить, чтобы вы погибли, – вот и все. Берите что даю вам. Живите долго и смотрите по сторонам, – я ведь снова приду, я просто не могу к вам не прийти. А сейчас… Сейчас вы просто уснете, а проснетесь живым и сильным. Я никуда не денусь, буду с вами сколько могу. Сейчас. Потом. Всегда.
Его силы кончились, но не смертью – сном: руки расслабились, очи сомкнулись, но слабое дыхание вместо того, чтобы оборваться, как перетертая нить, сделалось ровным и глубоким. Он жив, об остальном позаботится дух. Я дождалась, пока то, что сидело в клинке, окончательно покинет железо и перетечет в тело моего милого, и забрала нож из его рук. Немного постояла на коленях, прижавшись к его ровно дышащей груди и пытаясь навсегда запомнить это бесконечно родное и надежное ощущение. Тепло его рук. Нежность его объятий. Биение его сердца и звук дыхания.
Потом я встала и медленно, по стеночке, вышла в маленький сад на бастионе. Тот самый, через который можно было попасть в заколдованное подземелье по подземному ходу. Тот, где в эти счастливые годы мы время от времени бродили, сидели, говорили, смотрели на луну, слушали соловьев, разгребали снег, загадывали желания на звезды, носили на руках Христиана, учили его ходить, а затем читать.
Вода в колодце стояла низко: все, что приходило из пещерного источника, сразу затягивалось под каменный свод водостока. Туда, под землю, в ту кромешную тьму, озаренную негаснущим внутренним светом, которая выслушивала наши непроизнесенные просьбы и исполняла наши невысказанные желания.