Позади была война и эпидемии, голод и выживание, но это было давно. Сейчас у блестящего молодого профессора все было впереди, и даже те отдаленные события, к которым привели разные развилки судеб его отца и матери, пока что отстояли от этого его дня на десятки лет вперед.
Сегодня, после блестящей защиты своей диссертации и случившихся после нее длинных дебатов и речей, он с тремя самыми верными коллегами, а также небольшой компанией старших студентов, завернул в кабачок «Подо львом». Эрмина, у которой еще до дебатов от волнения разболелась голова, ускользнула домой сразу после них, сказав с улыбкой, что заранее прощает ему даже вполне вероятный всенощный загул.
Вопреки доброте милой супруги, Христиан вовсе не стал напиваться, но голова у него почему-то кружилась – как знать, может, от успеха?
Он на цыпочках прошел через весь дом, засветил одинокую свечу в своем кабинете и, как и в сотни таких же бессонных ночей, сел за стол, устремив взгляд на висевший над ним портрет… Да что там, простой карандашный набросок, вставленный в рамку под стеклом: отец наскоро набросал его в блокноте в год своей военной службы.
На этом рисунке они были очень молоды: отец – его ровесник, мать – совсем девчонка, еще не утратившая подростковой угловатости, и казалось, что этим двоим в их ловко схваченном и запечатленном моменте счастья вовсе не было дела ни до какого будущего. Все возможные варианты их грядущего недолгого «вместе», что иногда странным образом возникали у Христиана в голове, на этом рисунке сливались в одно и не имели особого значения: он умер – она выжила, он выжил – она умерла, они выжили или умерли оба… какая разница? Прямо сейчас, в этой дальней счастливой минуте, у них было все, что им надо: их леса, их звезды, их юность и любовь, пьянящая и сбивающая с ног, как молодое вино. А здесь… Здесь был их сын, когда-то отвоеванный у судьбы и брошенный выживать в этот мир. Взрослый умный сын, которого не должно было быть при любом из множества иных раскладов.
На первом этаже часы прозвонили трижды.
– Я… Я вас помню, - шепот был таким тихим, что его заглушал даже дальний бой часов. – Я многого добился и, наверно, все же оправдываю ваши надежды. Мне жаль, что вы не видите моего будущего и не сможете взглянуть на своих внуков, но я навеки благодарен вам. За то, что вы были, за то, что ничего не боялись. За мою жизнь и судьбу…
Христиан протянул руку и коснулся пальцами края рамки, словно становясь причастным к тому далекому радостному мигу.
И в этот момент… Он не мог бы в этом поклясться, – возможно, это просто дрогнул огонек свечи… Но он точно видел, что там, на рисунке, качнулась от порыва ветра нарисованная ветка молодой сосенки, а счастливая конопатая девчонка, которой была когда-то его мать… Нарисованная девушка подмигнула ему и улыбнулась еще шире.
Глава 28. КАЗНИ ИЛИ МИЛУЙ
– Ну вот, теперь ты увидела и этот вариант, – графиня Ванда зябко повела плечами. – Война была еще более неожиданной и ужасной, в результате та Европа, которую мы знаем, практически вымерла, а затем стала добычей более удачливых соседей, отсидевшихся за морями или в ледяных северных землях. Теперь ты, наконец, утолила свое любопытство или, проще сказать, – свою жажду? Ты увидела три разных мира, – и ни в одном из них не было надежды и смысла ни для тебя, ни для него…
– Была, – я снова смогла не отвести взгляд, будто бы пытаясь переиграть ее в гляделки. Зоркие глаза вещуньи туманились, были красными и воспаленными, словно она долго стояла над дымным костром. – Была надежда. И смысл тоже был… Его зовут Христиан Второй, этот смысл. Мой сын, которого никогда не было и не будет. Больше мне… ничего не жаль и нечего терять, но я прошу вас… Я умоляю, не убивайте те, лишние, ветви: пусть о них останется хотя бы память. Ради него, Христиана. Он – сын Альберта. Ваш внук, госпожа.
– Глупая фарфоровая пастушка, – она покачала головой. – Ты думаешь, я могу одним движением руки убрать все эти развилки? Нет, девочка. Все, что написано пером, – то, что мы пишем каждую минуту своими действиями и желаниями, – не вырубишь топором. Я не позволю нашему миру идти по одному из этих сценариев – вот и все. Собственно, ты и сама уже не позволила ему этого. Но если тебе так хочется, – то потом, закончившись здесь, ты можешь попытаться вернуться на одну из этих боковых дорог и попытаться изменить ее. При том условии, конечно, что ты достигнешь определенного веса и могущества, а для этого надо работать, много и тяжело работать. Наш мир в новом повторении сможет справиться и без тебя, хотя, признаться, мне будет не хватать твоей дикарской настырности… А теперь пойдем, дочь моя, день уже начался – еще один день, в котором надо успеть слишком многое. Ты больше не вернешься в стражу, – я уверена, у тебя гораздо большее будущее.