– Нападение рядовой на командира, – ледяным тоном продолжил майор. – С оружием. Средь бела дня, при целом взводе свидетелей. Нанесение легких повреждений. И вы надеялись спустить это, умолчав о нарушении такого масштаба? Знаете, в большинстве армий за такое вешают на месте: рядового, разумеется, не командира. Но и командир может получить как минимум понижение в звании за попытку скрыть преступление. Может, вы потрудитесь объяснить мне, что, собственно, произошло? Какова причина такой вендетты?.. И выпустите ее наконец! Если она окажется столь глупа, что снова бросится в драку, – я успею выхватить пистолет.
Карел, помедлив, осторожно поставил меня на дорогу и разжал руки. Я застыла на месте. Ярость уходила, – словно волна откатывалась. Оставалась пустота – и осознание того, что я, похоже, только что сама поставила жирный крест на своей жизни.
– Я жду ваших объяснений, боец, – майор обращался ко мне. – Ну же, я внимательно слушаю! И месяца не прошло, как вы принесли присягу, где дружба, взаимопомощь и уважение между братьями шли одним из первых пунктов клятвы. Итак?
– Я… – то, что прихлынувшая к щекам кровь заставила их прямо светиться красным, было, наверно, видно издалека. – Я была звана на свадьбу господина рыцаря… Господина провидца. Капитан велел мне заступить в караул на это время.
– Что ж, капитан имел на это полное право, – пожал плечами майор. – В эти дни каждый человек на счету, – более того, отличать одного бойца перед прочими тоже не стоило. Даже не глядя на то, что вы здесь единственная девушка. Я в самом начале предупреждал, что поблажек по этой причине вам не будет.
Я молчала.
– Печально другое, – продолжил он, обращаясь уже к Карлу. – Причина вашего решения, капитан, может крыться не в интересах службы, а в каких-то личных взаимоотношениях с этой барышней. Что тоже является грубейшим нарушением устава. У нас не монашеский орден, но не смешивать личное со службой является непререкаемым правилом. Кажется, вы клялись, что откажетесь от себя, если того потребует дело? Так какова же, черт возьми, цена ваших клятв, если вместо службы мы получаем дурацкие игры в «любит – не любит»?! С вами, будет отдельный разговор, капитан… Пока еще капитан. А ее – прогнать через строй! Трижды, чтоб другим было неповадно повторять ее поступок! Вокруг лес, – отправляйтесь все и нарубите хороших гибких веток. Да смотрите, чтоб не менее пальца толщиной! После экзекуции – карцер на две недели.
Майор сложил руки на груди, наблюдая, как парни, растерянно переглядываясь, направляются в лес, на ходу вынимая из ножен сабли и тесаки.
– Господин майор, – подал голос Карел.
– Слушаю вас.
– Разрешите… Это самое, меня через строй заместо нее? Я виноват, личное со службой и все такое, – мне и ответ держать.
– Не разрешаю, – усмехнулся майор. – Но пока вы командуете этими людьми, – вы и будете руководить экзекуцией. Забирайте вашу преступницу и начинайте.
***
Оба взвода были построены на плацу в две колонны, лицом друг к другу, у каждого в руках толстые гибкие прутья, а я вместе с держащим меня за плечо Карлом стояла в самом начале этого длинного живого коридора. Где-то позади сидел в седле господин майор – любопытствовал, видать, долго ли я выдержу. В большом новом замке, надо думать, поджидала меня госпожа Ванда… не дождется.
Наши бойцы смотрели на меня – может, кто и с осуждением, но в основном сочувственно. Клаус, стоявший ближе всех, попытался ласково улыбнуться, – не бойся, мол, не убьем.
– Нечего тут лыбиться, – тихо прошипел Карел, неправильно истолковав его улыбку. – И слюни обратно подбери, она в рубахе будет.
Клаус и стоящий напротив него парень переглянулись удивленно: ничего такого они и не имели в виду, но перечить капитану не стали.
– Каждый по одному удару, только пусть попробует кто дважды стегнуть, – продолжал Карел вполголоса. – И не лютовать чтоб, ясно?.. Глядите у меня… А ты, Кветка, того, не сжимайся. И гордостью тоже не козыряй, не надо, больнее только будет. Спину и плечи расслабь, чтоб как кисель. Ну давай уж, с Богом…
Один его глаз заплыл полностью, зато второй просто светился жалостью.