Я скинула мундир и шагнула вперед, принимая на плечи первые удары.
Как ни старались парни бить полегче, а все-таки гибкие толстые прутья мало-помалу делали свое дело: к тому времени, как я дошла до конца строя и двинулись обратно, ткань рубашки расселась в нескольких местах, спина и плечи были горячими и мокрыми, а каждый удар, казалось, вырывает маленький кусочек моей кожи. Я не орала – нет, беззвучно плакала, слезы текли по щекам и за шиворот, а утереть их было нельзя. Удары сыпались с двух сторон, – а впереди было еще человек пятнадцать, почти целый взвод.
– Веселее, бойцы! Я велел бить! Бить, не гладить!
Теперь, двинувшись обратно, я снова могла его видеть: господин майор все так же возвышался над местом расправы, как конная статуя, – одна рука на поводьях, другая уперта в бедро, прямая спина, нахмуренные брови и сжатые губы.
А еще я видела Карла: его красное от злости лицо, сжатые кулаки, заплывший глаз. При последних словах майора краска как-то разом схлынула с его лица. Я понимала: это уже не злость, это последняя точка перед взрывом. Карел шагнул в середину живого коридора и, обхватив меня за пояс, попросту переставил в строй бойцов, – легко, словно кружку со стола на полку. Глядя в лицо майора, скинул мундир, стянул через голову рубаху, – я едва успела их подхватить. Махнул рукой, давая команду бойцам: продолжайте, мол, повел могучими плечами – и неторопливо пошел вперед, собирая удары с двух сторон. На лице его появилось какое-то подобие улыбки. «Я прав, и попробуй меня останови», – читалось в его целом глазу. Я видела, что все плечи и спина Карла были сплошь покрыты старыми грубыми рубцами, – надо думать, ему было всяко не впервой идти через строй, причём раньше ему доставалось гораздо злее.
– Отставить! – взревел майор.
Карел словно не слышал. Кое-кто из парней опустил было руку с прутом, – но сразу же поднял снова, подчиняясь кивку Карла: похоже, нашего капитана, свойского парня, совсем недавно такого же рядового, взвод готов был слушать лучше, чем господина майора. Чем дальше, тем больше происходящее напоминало бунт.
Майор подъехал, раздвигая строй бойцов, навис надо мной, – и тут Карел бросился под копыта коня. Как он его повалил, я даже не поняла, – увидела только, что конь поднимается с земли, а майор лежит, и Карел держит его за горло.
– Только тронь ее еще раз – убью! – прорычал он в лицо командующему. – Я короля не побоялся бы пристрелить, – с тобой и подавно трудностей не будет.
– Отпусти, – прохрипел майор.
– Карел, стой! – одновременно заорала я, - и только тогда он ослабил хватку, а потом и вовсе разжал руки.
– Карел… – я бросилась к товарищу, обхватила его руками, заставляя подняться с земли и прекратить расправу. Он подчинился – молча и безропотно. На его лице застыло странное выражение, на губах блуждала улыбка, – видел ли он что-то вокруг, понимал ли, кого пытается убить? Или перед его взором по-прежнему был проклятый Мейер или еще кто-то из злодеев, что мучил его несчастную жену?
До меня начинало наконец доходить все то, что вело его в тот вечер и в это утро. Как и я, он тоже все потерял; только если тот, кого любила я, был жив и счастлив, то Карел потерял свое безвозвратно. На миг стало страшно, – а каково ему было вспоминать, как его жена обнимала умершую дочку? Он похоронил их? Или даже не знает где их могилка? И кого я вижу перед собой: простоватого паренька – или мужчину, у которого в душе одни руины?
– Карел… – неожиданно для себя, я расплакалась – и не от жалости. От понимания. От мысли о том, как же тяжело нам всем жить с потерями. Карел протянул руку и обхватил меня за плечи.
Майор меж тем поднимался с земли, прижимая ладонь к поврежденному горлу. Выпрямился, пытаясь сохранить остатки достоинства.
– Оба в карцер, – прохрипел он. – Разбираться будет господин магистр. Сопроводите!
Карел молча пожал плечами.
***
Моя новая тюрьма была похожа на гроб: крошечная узкая комнатушка, сырые стены в пятнах плесени, забранное решеткой маленькое высокое окошко, в углу соломенный тюфяк, в другом – дыра в полу. В точно такой же, но по соседству, оказался Карел. Несмотря на теплое время на дворе, здесь царил промозглый застарелый холод. Я накинула мундир на плечи, содранная кожа откликнулась жгучей болью.
Вот так. Стоило лезть в драку. Знала, дура, на что шла. Карел предупреждал еще тогда: упекут в карцер, выйдешь, – а господин рыцарь уже уехал, и платочком вслед не помахать. А теперь я и Карла, что только добра мне желал и всем для меня рискнул, за собой следом утянула. Что-то с нами будет теперь? Магистр, все говорят, нравом крут, сложит то, что я тут заварила, с тем, что доложил обо мне тот вершитель, – и все, больше меня тут никто держать не станет. А Карла и подавно – после того, что он с майором учинил. Господин мой о том и не узнает, – что ему, счастливому, женатому, сейчас до нас, что ему до меня? Никто ему и не скажет, а слух дойдет, когда уж поздно будет. Вся вина на мне, все злость моя дурная, тот самый хаос, про который вершитель толковал… Как хорошо, свет мой, что смогла хоть напоследок тебя увидеть, порадоваться за тебя.