– Травы-коренья лечебные от всех хворей, – вклинилась я.
Офицер прикупил у рыбака пару тощих копченых рыбин, подошел к бабе с салом.
– Ну-ка, отрежь мне сальца с палец… А пиво-то есть у тебя сегодня?
– Есть, есть, ваше благородие, – крестьянка полезла в свой узел, достала малый жбанчик и кружку, нацедила резко пахнувшей мутной жидкости с пенной шапкой, потом ловко откромсала ножиком шмат сала. – Кушайте на здоровьичко…
Надзирателева женка в это время переливала молоко из крестьянских крынок в свои.
– А вот травы-коренья, всякие снадобья…
– Снадобья, говоришь? – офицер подкрутил мокрый от пива ус. – А от дурной болезни есть что у тебя, а, девка?
– Это от какой же? – не поняла я.
– Да от французки хоть! – офицер засмеялся, довольный произведенным впечатлением, показал желтые крепкие зубы. – Да не боись, девка, нет у меня той французки, это я шуткую так… А то пойдем со мною, коли я нынче здоровый и при деньгах, аха-ха-ха! – офицер потянулся ко мне, я увернулась. – Не пойдешь? Ну как хошь.
Он развернулся и побрел обратно к крепости, на ходу отхлебывая пиво.
– Снадобья? – надзирателева оказалась передо мною. – Это ты хорошо зашла. Мне б от спины что-то, ломит по погоде – сил нету, еле ногу волоку…
– Есть-то, может, и есть, а где болит-то?
Баба зыркнула по сторонам, – офицер уже зашел в ворота, рыбак перебирал да раскладывал на тряпичке свой товар.
– Ну давай в камыши отойдем, – покажу где.
В зарослях баба повернулась ко мне спиной – и безо всякого стеснения сволокла с плеч до пояса платье и рубаху. Я не удержалась и аж присвистнула. Вся спина ее была покрыта старыми шрамами: и поперек да через плечи, словно ее много раз нещадно секли, и две «звездочки» – следы от пуль? – и большой кривой шрамище через правый бок и поясницу, словно стягивающий спину на одну сторону.
– Чего свистишь-то, или шрамов забоялась? – усмехнулась она. – Солдату впору, да? Так я и есть почти солдат, я ж маркитанткой была… Вот этот, через всю спину который, – там и болит. Это мне под Штральзундом спину переломало, когда ядро прямо в мой фургон угодило… Ооо, черт, поосторожнее там!
Я тихо ощупала накось выпирающие позвонки. Переломало, да срослось криво, – повезло, что не обезножела. Что тут уже сделаешь? Ну, припарки могу попробовать, чтоб хоть не болело так…
– Ну чего, сможешь помочь, а? – женщина зашипела от боли, когда я нажала чуть сильнее.
– Смогу, чего уж, – ответила я. – Только мне горячей воды надобно, лучше чтоб кипятка, – травы запарить.
– Эхма… что ж, пойдем, только незаметно как-то шмыгни, ладно? – и надзирателева, оправив платье, поманила меня к воротам.
Спокойно пройти по дамбе, потом бочком в ворота, несколько шагов – вот и все, я внутри неприступной крепости!
– Айда за мной! – Надзирателева пересекла узкую площадку перед воротами и проскользнула в низкую дверцу, за которой была крутая лестница, заканчивающаяся большой и темной грязноватой кухней, где на трех очагах кипели котлы с разнообразным варевом.
– Садись вон, – она кивнула на колченогий табурет и поставила на раскаленные уголья малый котелок с водой. – Щас закипит да заваришь что нужно… Ты откуда, не здешняя ведь? Говоришь чуднО.
– Из Моравии, – соврала я.
– Далече, да… – вздохнула тюремщица. – Много людей нынче с места согнало.
Посидели молча. Я замешала кашицу из заваренных пижмы и зверобоя, смешав их с мукой, медом и тертым хреном, потом густо намазала этим больную поясницу тюремщицы, прижав сверху сложенной вчетверо тряпицей. Пробежалась пальцами, зашептала, забирая самую лютую боль, чтобы скинуть ее потом в сторону. Не знаю уж, поможет ли…
– Ну вот, – я кое-как завязала тряпицу поверх ее живота. – И примотай шерстяным чем-то, да побудь так хоть с часок.
– Ага, – надзирателева сняла с шеи платок, обмоталась поверх моей припарки, снова одернула платье и повернулась к кастрюлям. – Печет-то как, авось толк будет… Ты как, голодная? Мне сейчас хлебово разносить, могу и тебе плеснуть.