– Не откажусь, – степенно поклонилась я.
Пока я ела жидкую тюремную похлебку (сытости в ней было чуть, хорошо, что хозяйка выделила мне добрый кусок причерствевшего хлеба), тюремщица огромной поварешкой расплескала варево по мискам, поставленным на большой поднос, привычно и ловко водрузила его на голову и ушла куда-то вверх по лестнице, – надо думать, к камерам.
Вернулась она через полчаса или чуть больше – с пустым подносом в руке и связкой ключей на поясе, да и вроде бы не такая скрюченная, как вначале.
– Слушай, а помогло ведь зелье твое, девушка… Как тебя звать-то, забыла?
– Мария, – привычно соврала я.
– Ну а я Магда, – тюремщица, потирая спину, снова потопала к очагу, на ходу снаряжая новый поднос. – Я вот сейчас благородным буду разносить, может возьмешь отсюда кусочек, а? Гляди, тут картоха с репой да курочка, не чета требухе простой… А, Мари?
Я помотала головой:
– Благодарствую, я уж простой похлебкой сыта. Пойду я, мне идти-то далече… Давай полугрош за снадобье – да и прощай…
– Полугрош… – надзирателева покачала головой. – Недешево выходит-то… Ну да ладно, зато помогает, разогнулась хоть впервой за неделю. А часто надо-то припарки твои ставить? Не каждый же день, а?
– Поначалу лучше б каждый. Это если по-хорошему. Ну а попроще – можно через два дня на третий, а потом и того пореже. Ну и умеючи надо класть, сама понимаешь.
– Охохонюшки… – вздохнула она. – А ты сможешь тут бывать-то каждый третий день?
– Не-а, – я помотала головой. – Не нравится мне у вас тут. Вроде большой город, а торговля не идет. Народишко какой-то пуганый, солдаты кругом... Война-то она кругом война была, а этак вот только у вас. Я, наверно, дальше на север подамся, а там, глядишь, за море.
– Да ладно, перестань – торговли нет! – заспорила женщина. – У всех есть, а у тебя нет. Просто знать надо, где да к кому обратиться. Вот хошь я тебе тут, в крепости, покупателей найду?
– Каторжных-то? – я хмыкнула.
Тюремщица на минуту отвлеклась от раскладывания аппетитного варева по мискам, уперла руки в бока и расхохоталась
– Каторжных… ой, не могу! Такие каторжные, как тут, деревня ты неотесанная, с тобой не то что за один стол есть, – на одном поле срать не сядут! Тут тюрьма-то непростая, – офицеры сидят, графья да бароны… А то и дамы… Да и условия приличные как для тюрьмы-то. Знаешь, как прошлый-то наш комендант шутить изволил? Здесь, говорит, не тюрьма, а курорт Баденские воды, – только выйти нельзя, аха-хах. Только тюрьма – она все ж тюрьма и есть, а ты знаешь, каково даме в темнице приходится? Кости ломят, хвори все лезут, какие могут. А врача-то им не сыщешь, – один медикус на весь гарнизон, и тот привыкши только раны зашивать да кости вправлять, а коли дамская хворь какая, то что он сделает? А коли и хворь – не хворь, а просто тоска такая, что и жить неохота? У нас тут и вешались, и с ума сходили. Да даже красоту потерять, когда кожа блекнет да прыщи лезут, а сама то ли усохнешь, то ли расплывешься? Выйдешь такая – кому ты нужна? Да кабы еще выйдешь… Вон, сейчас артистка одна сидит, неделю уж, – прям отсюда в театр ее петь возят, под конвоем. Вот небось кто молится-то, чтоб в здешней сырости голос не потерять.
«Ага, вот оно! – подумала я. – Ну, выходит, недаром я тобой заговорила, надзирателева, – тем более и зовут тебя как мою бабушку, царствие ей небесное».
Я изобразила крайнее удивление, аж рот разявила:
– Артистку-то за что?
– А кто ж ее знает? – Магда вскинула на голову очередной поднос с мисками и хлебом. – По личному приказу короля заточили... Знать доигралась с королем-то девочка. Шпионила, бумаги какие-нито передавала, или попросту глазки кому-то не тому строила… Я так думаю – именно что глазки. Вот ворочусь – расскажу, погоди маленько… Найду я тебе тут покупателей. Ох найду…
Надзирателева совсем разогнулась с подносом на голове и вышла из кухни, лихо качнув могучими бедрами.
«Ну найди, что ж, – я усмехнулась про себя. – Тебе помогло, – глядишь, и другим поможет, и не только для здоровьица».
Я еще раз оглядела тюремную кухню. Закопченный потолок – видно, что его не раз скоблили да белили, а все равно весь в копоти, высоко расположенное маленькое окошечко с решеткой, две двери – наверно, в убогие комнатенки тюремщиков или в кладовки какие. Большой разделочный стол, огромная печка, котлы… Ножи, правда, где попало не валяются, – но при желании можно разжиться и ножом, и топориком, и тяжелой кочергой, да и котелком с кипящим варевом... Вот и думай: то ли такая беспечная бывшая маркитантка, то ли меня в грош не ставит, то ли привыкла надеяться на солдат.