– Спасибо, господин граф, – я чуть наклонила голову, продолжая улыбаться и смотреть в его глаза. – Я пойду уже. Поешьте…
– Погоди, сестренка, – он удержал меня за руку. – Расскажи мне, ты ее видела? Может быть, говорила с нею? Как она тут?
Теперь он выглядел уже не счастливым, а встревоженным.
– Ну как… – я пожала плечами. – Грустит она тут. Вас вспоминает, плачет даже. Простужена, лечу ее… Я пойду, правда!
Я вывернулась у него из-под руки, быстро отперла замок и выскочила за дверь… Я так-то хорошо вру, умело, – но не ему! Трясущимися руками я заперла дверь его камеры и поспешила обратно на кухню, надеясь, что у меня не слишком красные щеки и горящие глаза. Ключ, изо всех сил стиснутый в ладони, больно впился в кожу, – и я, не удержавшись, на миг прижала его к губам. Вот только тюремных ключей я еще не целовала!
***
На ночь я еще раз зашла к цыганочке. Та спала, я еле растолкала ее выпить отвар. Она даже не упиралась, когда я расстегивала ей платье, чтоб растереть снадобьями ее грудь и ребристую спину. Да, плохо дело, надо будет и ночью ходить, следить за нею… Только б не померла, о Господи!..
«Вот же чертова дурища! – думала я. Нет, я понимала, конечно, что бедная девушка ни в чем не виновата, но застарелая злость на нее брала свое. – Угораздило же тебя, как раз когда он тебя спасать пришел!»...
Ночью я еле разлепила глаза, зажгла свечку, прихватила сумку со снадобьями и снова потопала в камеру к нашей артистке. Что дело было хуже некуда, я поняла, уже подходя к камере: возле двери, выгибая спину и обтираясь тощими рыжими боками о косяк, вился кот-не кот Вельзевул. Завидев меня, он глухо мявкнул и принялся царапать дверь: впусти, мол.
Цыганочка не бредила и не металась – лежала на боку, свернувшись комочком, и даже сквозь толстое одеяло было видно, как ее колотит крупной дрожью. А рядом, на старом стуле с резной спинкой, который раньше был приставлен к клавесину, расставив непомерно длинные ноги, сидел Готлиб: не знаю уж, как он сюда пробрался. Вельзевул, все же прошмыгнувший мимо меня, вскочил на кровать больной и принялся топтаться по ее боку и спине, утробно урча, – совсем как настоящие кошки, вымурлыкивающие хворь из болящего хозяина. Сын Магды вскинул на меня порядком заплаканные глаза и потянулся прогнать наглого зверя, но тот ощерил пасть и зашипел на его руку.
Глава 8. ЛУНАТИК И ДЬЯВОЛ
Порпорина, на короткий миг очнувшись, приподнялась на локте, прикрыла ладонью глаза от тусклого света моей свечки и больным бессмысленным взглядом уставилась на юношу.
– Кто?.. – вопросительно пробормотала она и снова упала на подушку, проваливаясь в тяжелый сон.
– Она умрет, Мари? – голос Готлиба звучал сипло, – видимо, перед тем он долго плакал.
– Да щас тебе! – огрызнулась я, роясь в своей сумке.
– Она на грани, я знаю. На самом краешке. Вельзевул всегда приходит, если кто-то в тюрьме собрался умирать… – парень всхлипнул, громко втянул носом застоялый воздух. – Днем прилетала ее птичка, маленькая малиновка, – наверно, она хотела проводить ее душу в рай… но этот ее прогнал. А теперь он готовится уволочь ее в бездну…
– Выйди! – перебила я его.
– Что? – дурачок моргнул и разявил рот.
– Выйди, что… Ворожить буду. Сможешь – и кота с собой прихвати… Или ты помогать мне станешь?
– Да, – Готлиб кивнул. – Стану помогать. А Вельзевул по доброй воле отсюда и не уйдет…
Махнув на него рукой, я присела на кровати, взявши за плечи, развернула горячее бесчувственное тело цыганочки животом вверх. Вельзевул, разок шипнув для острастки, спрыгнул на пол и принялся, не прекращая мурлыкать, виться у ног Готлиба.
Да, тут уже простыми заговорами не поможешь: придется браться всерьез, вытягивать непустяшную хворь в себя, отдавать силы. По хорошему-то, это надо было делать днем раньше, но я понадеялась на свои снадобья и внутренние силы молодой девушки… Да и не любила я этого делать, если по-честному. Был бы свой кто, или, скажем, дите хворое, которое само за себя побороться не умеет, а тут… Как очнешься, девица, не забудь моего барина отблагодарить, – только ради него и стану тебя вытягивать, так и знай!
Мои руки привычно расшнуровали ее платье, пальцы с нанесенным снадобьем забегали по голой горячей коже. Я чуть нажала – и почувствовала, словно из-под ногтей сыплются искры: моя сила, кровь к крови и кость к кости, утекала к ней, – бери да помни! Готлиб смущенно отвернулся. Хворь, что сидела в груди девушки, медленно-густой черной жижей перетекала в меня, – а я пыталась скрутить ее в тугой узел, не дать растечься. Захребетник пуще обычного вцепился мне в шею, завыл-заворчал внутри моей головы, а рыжий Вельзевул, оставив ноги Готлиба, принялся тереться возле меня, ластясь под руку.