Сын тюремщиков тихонько прикоснулся к моему плечу и коротко охнул, словно от боли. Хотел помогать? Теперь не жалуйся!.. Что ж, делиться силами он умел: мне стало чуть полегче.
– Чем тебе помочь, Кветка? – парень и сам не понял, что назвал меня настоящим именем. Так бывает, – когда вот так раскрываешься навстречу человеку, можно случайно узнать какую-то его тайну.
Я чуть качнула головой – не мешай, мол; поднатужившись (за эти минуты я порядком ослабла), перевернула мою больную на живот и полностью сволокла платье с ее спины: надо вычерпать и отсюда притаившиеся остатки этой болотной дряни, чтоб она обратно не расползлась. Готлиб чуть качнулся, но рукИ не убрал.
Ну вот, вроде, и все. Я отняла руки от спины девушки и сжала их ладонь к ладони, словно молилась… Платье, одеяла – все потом: скинуть бы куда эту отвратительно живую и опасную черную мразь, которую я еле удерживала. Я начала осторожно подниматься – и была сшиблена обратно прыжком рыжего зверя, который тяжелым горячим ядром метнулся мне на колени. В этот самый миг – то ли от толчка, то ли от чего еще – засевший где-то в моем нутре сверток с черной дрянью прорвало, – будто нарыв лопнул, – и «кот», запрокинув голову и зажмурившись, будто на солнышке, подставил морду под хлынувший наружу злой поток. Он мурлыкал, подвывал, перебирал по моим ногам когтистыми лапами и вообще выглядел довольным, словно нализался где-то на опушке кошачьей мяты.
Едва я добрела до своей каморки-камеры, упала на тюфяк и провалилась в сон, как меня растолкала перепуганная Магда.
– Мари! Да проснись ты уже, Господи!
– А? Что? – глаза не хотели открываться, мысли словно затягивало в глубокий сонный омут.
– Где мой сын, Мари? Где Готлиб?! Я знаю, что он ходил с тобой проведать артистку!
Я вскочила, как ужаленная. Господи, неужели с ним что-то случилось – с моим нежданным помощником, убогим сыном тюремщицы? Он делился силой – впервые, неумело, – мог перестараться и упасть без чувств спустя время. Странный зверь по имени Вельзевул, который забрал у меня сидевшую в певунье болезнь, мог, наверно, скинуть ее на беззащитного паренька, – вряд ли, конечно, но кто его, нечисть знает?
Думая на ходу все эти мысли, я выбежала в коридор и помчалась к кухне.
– Его вещь, Магда! Дай мне любую его вещь!
– Вещь? Да, сейчас… – надзирателева не поспевала за мной, переваливаясь с боку на бок, – резво бежать ей мешала перебитая когда-то спина. – Ох ты Боже мой, а нынче и луна растущая как раз, – причитала она на бегу. – А при такой луне он, бывало, во сне ходить начинал… Особенно в детстве. Ходил, было дело, по всей крепости, я все боялась, что в ров упадет или на крышу заберется… Или вовсе – часовые пристрелят… Да не беги ты так, не могу больше!..
Когда мы вдвоем – задыхающаяся Магда и дрожащая от волнения я – добежали до кухни, котяра Вельзевул был уже тут как тут: задрав хвост, терся у дверей, время от времени начиная когтить косяк.
Магда, продолжая вполголоса причитать (я и не вслушивалась), отперла дверь, – рыжий зверь так и шмыгнул внутрь мимо ее ног, – метнулась через кухню к маленькой каморочке, в которой обычно спал ее сын, схватила, что было ближе. Конечно же, это был башмак – большой, будто на великана, несуразный, не поймешь, на правую ногу или на левую… Зато, если посмотреть на него искоса, он начинал еле заметно светиться тусклым бледно-золотистым отблеском. Частью того света, который я часто видела над головой и в глазах бедняги Готлиба.
Я схватила башмак в руки – быстро, жадно, будто кусок хлеба с голодухи, прижала к груди, прикрыла глаза и зашептала заговор. Так с башмаком в руках я и вышла за дверь. Рыжий зверь метнулся мимо меня и помчался вперед большими прыжками, а Магда, которая, видимо, не знала, то ли ей нестись вперед, то ли молчать и не мешать колдовству, неуверенно застыла на пороге.