Мой господин словно затаился и выжидал чего-то: на скрипке больше не играл, в свои редкие посещения я заставала его то мерящим камеру шагами, то неподвижно и расслабленно сидящим на койке. Со мной он говорил приветливо, но словно бы неохотно, – а я и не настаивала, хотя всякий раз ненадолго задерживалась в его камере, принося еду. Удивительно, но он даже про цыганочку меня больше не расспрашивал: узнал, что поправилась, улыбнулся – и словно забыл.
Между тем Магда всячески улещивала нашу певунью, на прогулке заговаривая ей зубы: известно, тюремщице хотелось, чтоб та больше занималась пением с ее сыном. Даже разнос еды по камерам она частично переложила на меня, хотя стряпала по-прежнему сама, а спрашивать с арестантов денег наведывался Шварц со счетами.
Арестанты были всякие: начиная от совершенно опустившегося толстого мужчины в настолько потасканном мундире, что само то, что это мундир, угадывалось с трудом, и заканчивая пожилым гвардейским ротмистром, который был вечно одет и вычищен так, словно на парад собрался, а к поеданию жидкой тюремной похлебки (платить за хороший стол ему, очевидно, было нечем) повязывал на грудь салфетку. Одно объединяло их всех: каждый сидел один-одинешенек в своей собственной камере без надежды встретиться с кем-то еще и, видимо, без надежды когда-то выйти на свободу, а посему ухо с ними надо было держать востро.
После той памятной ночи с излечением цыганочки меня очень зауважал Готлиб. Про страшный случай у колодца он, очевидно, забыл, но, тем не менее, встречая меня на кухне или в тюремном дворе, он всякий раз низко кланялся и называл меня теперь не «Мари» или «девушкой», а «почтенной госпожой».
Так прошла еще одна неделя из двух, со слов господина оставшихся до задуманного им побега.
***
– Мари, а Мари, – Магда, прихрамывая, попыталась наклонить огромный и неповоротливый медный бак с краником, из которого еле заметной струйкой бежала вода. – Сходи-ка за водой, лады? Совсем закончилась, а я вовремя не отследила. Хоть два ведра, ну, может, три-четыре, а вечером уж Шварц на телеге съездит с баком.
Я молча кивнула, отложила в сторону шитье (намедни я взяла у Магды в оплату за зелья изрядный кусок полотна и решила пошить себе новую рубаху взамен износившейся), взяла в углу две неповоротливые деревянные бадьи (помнится, точно такие же я таскала в замковую кухню) и вышла наружу. Раннее утро было совсем весенним: светлым и радостным, с теплым солнышком и кружевными обрывками облаков и высоком небе. На валу и между камнями дворика вовсю зеленела трава, на тянущемся по стенам плюще разворачивались новые яркие листья, над рекой с резкими криками парили чайки, а за рекой в лесу раздавалась звонкая распевка зяблика.
– Госпожа Мари, – Готлиб, который сидел на табурете у выхода, греясь на солнышке и почитывая какую-то толстенную грязноватую книгу, поспешно вскочил и поклонился в пояс. – Госпожа, я должен сказать вам: будьте сегодня особенно осторожны! Малиновка на рассвете шепнула мне, что Вельзевул вернулся, – а вместе с ним в нашу крепость пришел сам дьявол в человечьем облике! Они заодно: Вельзевул протягивает свои когти к госпоже малиновке, а дьявол – к самой синьоре. Я не видел его, но уверен, – я смогу его узнать и покажу вам...
– Ладно тебе, Готлиб, – я успокаивающе погладила паренька по плечу (для этого мне пришлось протянуть руку вверх, вот такой он был длинный). – Я не боюсь вашего Вельзевула, да и дьявол твой мне наверняка на один зубок. И не госпожа я вовсе, что ты мне все кланяешься? Я простая знахарка, вот и все.
– Нет-нет, – помотал головой Готлиб. – То есть выглядите вы, конечно, обычной девушкой, – но на самом деле вы куда как непростая. Я же видел, как вы спасали синьору. Да и малиновка говорит… И не только малиновка! Взгляните на плющ: это скверное растение, которое питается нашими страхами и тревогами, вовсе не затеняет окно той пустой камеры, где вас определила на постой моя матушка. То есть раньше он протягивал ветки и туда тоже, – но теперь все они засохли и отвалились, а новые он туда не тянет... О, плющ не дурак, далеко не дурак! Страх для него – пища, но бесстрашие – самый сильный из ядов. Что-то необычное затевается в нашей крепости: сначала здесь жили только два служителя противоположных начал, да и те не люди, – рыжий Вельзевул и добрая Божья пташка. Потом появилась синьора – светлый ангел с ее небесными песнопениями. Потом вы. А дальше… Теперь вас собралось здесь много, – столько, что иногда у меня начинает болеть голова от того, что я вижу слишком много вспышек огня и черных клякс мрака за один раз. А ведь я различаю еще и нити судеб, протянутые между вами и от вас в прошлое и будущее, а потому я знаю, – вы уже встречали когда-то этого дьявола, и это едва не кончилось смертью, а потому я говорю: поберегитесь, госпожа… О Боже! Похоже, поздно!