Наш спутник и помощник – здоровенный солдат по имени Карл – на бегу распахнул дверцы кареты, чтоб господин помог забраться в нее еле живой после обморока цыганочке, и лихо вскочил на козлы. Я забралась следом, не обращая внимания на протестующий жест бойца, – пусть только попробует меня прогнать!
– Э, девушка, дальше тебе нельзя…
Господин обернулся на голос и молча кивнул Карлу: мол, она с нами; тот послушно подвинулся.
Дождавшись, когда граф поудобнее устроит певунью в карете и заберется в нее сам, солдат подстегнул лошадей. Карета покатилась по неприметному проселку в зарослях, потом вынеслась на большак и помчалась во всю скорость, – Карл знай погонял. Сзади, в крепости, все так же звонил колокол, – да только устраивать облаву было некому, и охранников, видевших побег, в живых не осталось… Те двое, а тем более Мейер, может, и наделали дел бы, – да мой самострел и солдатский кулак не подвели.
***
С большака мы вскоре свернули в лес и поехали сколь можно быстро глухой извилистой дорогой, – хорошо, хоть не впотьмах: полная луна светила очень ярко. Я молчала, напряженно вглядываясь в темноту, вслушиваясь в голоса леса, – не прозвучат ли человечьи, – и сжимая взведенный самострел. Молчал и солдат, державший вожжи. Уж не знаю, опасался ли он погони, но проезжая мимо какой-нибудь кривой ели, а один раз мимо придорожного креста, боец всякий раз перекладывал вожжи в левую руку, а правой осенял себя размашистым крестным знамением. Внутри кареты было тихо: барин и цыганочка ехали так же молча.
Через какое-то время в совершенно неприметном месте мой господин стуком по стенке велел остановить карету. Кругом были лишь лес и тишина. Граф молча спрыгнул с подножки и ушел куда-то вперед по забирающей вверх дороге, пропав из виду.
Прошла минута, другая, пять минут…
– Чего стоим-то? – я пихнула солдата в бок.
– Чего-чего, – проворчал он. – Перекладных, надо думать, ждем, – лошадей-то мало не загнали. А перекладные, видишь ли, припозднились чего-то. Ладно, ты посиди, а я пойду пройдусь.
Он перекинул мне вожжи и спрыгнул с козел, через минуту послышался звук открывающейся дверцы.
– Синьора, не желаете ли прогуляться, ножки размять? Перекладные запаздывают, а вам, должно быть, страшно там одной?
Я прыснула: ух ты ж, кавалер какой выискался!
А молодая артистка, как ни в чем не бывало, выбралась из кареты и пошла с ним вдоль освещенной лунным светом лесной дороги, оживленно болтая и при этом держа Карла под руку. Выходит, они и впрямь знакомы? То-то еще в лодке он ей, сидя на веслах, зубы заговаривал! Солдат все говорил и говорил, иногда размахивая руками – знать, пересказывал ей подробности нашего побега, во время которых она в обмороке провалялась. Ох уж мы ее обыскались тогда… Дойдя до нависшей над дорогой кривой березы, которая бросала поперек тропы корявую зловещую тень, они, не сговариваясь развернулись и пошли обратно к карете, возле нее развернулись снова и двинулись назад к березе, весьма увлеченные своей беседой.
Меня певунья по-прежнему не замечала, хотя пару раз прошла мимо: похоже, мысли девы были заняты чем-то более серьезным, чем просто глазеть по сторонам. На всякий случай я прикрыла голову капюшоном плаща: вот уж чего мне точно не надо, так это ее разговоров! Господин твердо решил от нее таиться, ну уж ко мне-то она пристанет, как банный лист, начнет расспрашивать, что да как, я же знаю. Ну а уж раз я против этой его затеи, – то и соврать поприличнее мне будет тяжело… Ничего, если будет недогадлива или пуще того, – не поладят, то у меня еще приворота немного осталось, в бутылочке на дне мешка. Привал-то будет хоть один? Вот пусть на привале добрый солдатик ей и поднесет напиться, ха-ха.
Луна светила уж совсем неприлично ярко, лес полнился шорохами и голосами. На некоторые, самые громкие из них, непривычная к ночному лесу барышня вздрагивала и замирала, широко распахивая огромные влажные глаза и становясь чем-то неуловимым похожа на тонконогую молодую олениху, настороженно пасущуюся в перелеске: спугни – и умчится стрелой. Эх… Глупостей она, конечно, болтает много, – но до чего все же хороша, куда уж мне до нее. Да еще и голосище этот… Такая королевна кому угодно голову вскружит, вот и барин мой не устоял перед чарами.