– Господин рыцарь мне ее специально оставил, на случай боя.
– Слушай, а ты молодец, – покачала головой я. – Как складно от солдат-то отбоярился, Шёнберков каких-то приплел.
– А то! – Карел довольно расправил плечи. – Господин рыцарь мне всю дорогу говорил, через какие земли проезжаем, кто тут живет, да и карту дал…
Я погрустнела. Вот как: ему, значит, все объяснил, а мне, как дуре…
– Только я тебе ее не покажу, и не проси. Он сказал: ты ценнее меня, меньше знаешь – целее выйдешь, – продолжал Карел. – Беречь тебя велел, как сестру родную. Вот я и сказал солдатам, что сестренка. А мы ж с тобой так и не познакомились… Я так и не знаю, как звать тебя, а?
Я усмехнулась. Нет, все же он дурень: уж это мог бы и разузнать за два-то дня.
– Я – Кветка. А ты – болван… Карел.
– Кветка? Так ты – чешка что ль?! – радостно улыбнулся Карел, будто встретив родственную ему душу или старую знакомую. – А чего ж мы тогда с тобой все на немецком треплемся, сестра моя дорогая? Ты откуда родом-то будешь?
– Из-под Домажлице.
– Почти рядом: я прям в лесу жил, недалече от Гартманице. Хутор Борова Хата… Нет его уже, да, – он тяжело вздохнул, и в глазах его появилось странное выражение – печаль и затаенная злоба. – Да где ж они, а?
За следующие полчаса мы успели обыскать ближайшую округу (тихо, и ни души), дойти до тропы, кружным путем ведущей к броду (снова никого).
– Ты как хошь, а я пойду, – я взяла в свободную руку потайной фонарь, зажгла от огнива. – Они, может, утопли там, а мы сидим…
Карел на этот раз не стал меня удерживать, – но тут с ведущей вниз тропы послышались тяжелые шаги человека, продирающегося сквозь кусты. На открытое место выбрался господин рыцарь, несущий на руках цыганочку. Совершенно вымокший: шляпы на нем не было, мокрые волосы в беспорядке свисали вдоль блестящей от влаги черной маски, а плащ бесполезной отяжелевшей тряпкой волочился сзади. Выйдя почти к карете, он сделал еще два-три шага, осторожно поставил на ноги девушку, одёжа которой, напротив, выглядела на удивление сухой, – и обессиленно повалился на колени, переводя дух. Дышал он явно с трудом: а как иначе, в глухой маске, которая и так-то не очень пропускала воздух, а намокнув - и подавно.
Оказавшись на земле, певунья заметалась и заголосила:
– Карл, о Боже, он умирает! Господин рыцарь умирает!.. Да снимите уже свою маску, она вас душит! – это уже господину, который, видимо, совсем обессилев от тяжелого перехода, лег ничком на землю.
Она потянулась к маске, но граф сел на земле и нежно, но решительно отвел ее руки.
– Он прав, синьора, – Карел подошел к Порпорине, стоявшей на коленях перед рыцарем. – А как же его клятва? Если он нарушит клятву, – ему несдобровать. Вот, дайте-ка ему лучше выпить, водка паршивая, – но согреет не хуже костра, – Карел протянул ей бутылку, которую, видимо, позабыли забрать солдаты, но девушка оттолкнула ее. – Ну ладно, я схожу в карету за своей флягой, – там у меня напиток получше… А вы, – он наклонился к цыганочке и громко зашептал ей на ухо. – Пока посидите с господином рыцарем, да скажите, что не покинете его! Он же так любит вас, что сдается мне, ваша жалость согреет его не хуже доброго вина.
Ухмыляясь, Карел побежал к карете, а я, незамеченная в темноте, тихонько пошла туда же. От кареты я оглянулась: мой барин стоял перед девушкой на коленях, обняв ее ноги, а она, наклонившись, гладила и целовала его лоб и мокрые волосы, не переставая что-то быстро и тихо говорить… Ну наконец-то! Наконец признала, кто перед ней! Ливень-то, как я погляжу, на пользу пошел: смыл нарядную пудренную прическу, – и граф стал похож сам на себя. Ну вот, барышня Порпорина, не зря вы в крепости о нем плакали: теперь-то, наверно, просите прощения – или наоборот, укоряете, что так долго водил вас за нос под видом таинственного незнакомца?
Карел уже спешил к ним с флягой и теплым запасным плащом, который он накануне спрятал в карете: переодеться-то теперь не во что, так хоть сверху завернуться.
Через минуту цыганочка и рыцарь сидели в карете, а мы с Карлом залезли на козлы. Снова в путь.
Карел улыбался от уха до уха: белый ряд зубов аж в темноте блестел.
– Ну, наконец-то поладили, а то синьора прямо сама не своя была, – произнес он, щедро отхлебывая из бутылки. – Давай, Кветка, выпей и ты за их здоровье! Все у них теперь будет хорошо, а потом доедем до места, господина рыцаря освободят от обета, – и он наконец сможет открыться синьоре. А там, глядишь, честным пирком – да за свадебку…