Я покачала головой и отошла от окошка. Ничего нового: не признала она его: незнакомец это, незнакомец то, люблю-люблю-люблю, вручаю ему свою жизнь. Где-то там, правда, еще и покойный святой супруг имелся: мол, был бы он жив, – любила бы его, а раз не жив, – то и сам виноват, и нечего противиться Провидению. А дело-то все в том, что она и не хочет никого узнавать и угадывать! Вон, Карел ей все уши прожужжал, на все лады нашего господина описывая: неужто у нее много таких знакомых? Вот заявись он сейчас к ней без всякой маски, – что бы она сказала? Вернись обратно в могилу и дай мне быть счастливой с моим незнакомцем?!
Я отошла к краю сада, где протекал небольшой ручей, и уселась в траве на высоком бережку. На той стороне были заросли цветущей рябины: на легком ветерке качались пушистые белые гроздья цветов, в которых вились припозднившиеся пчелы, в воздухе висел странный и не очень приятный, словно от подпорченной солонины, запах. Вот такая она, твоя любовь, прекрасная синьора, – ровно как этот рябиновый цвет: белее снега, нежнее облака… главное – не нюхать. Бедный, бедный мой господин, а ты и тем доволен, – ровно пчела какая. А я продолжаю врать себе и тебе, – да что там, я ж сама из такой вот маски, считай, и не вылезала ни разу, – только что моя повеселее смотрится и к лицу вовсе приросла. Сама завралась – и убеждаю врать тебя, чтобы подладиться уже под ее ложь… А тебе, светлому и правдивому, с того плохо: невелика беда солгать врагу, велика – другу. Да и сколько она может длиться, вся наша ложь: того и гляди, все раскроется, и вот тогда держись.
Я подобрала ком земли и со злости запулила в ближайшую рябиновую гроздь. Пчелы черными точками взвились к небу.
Вернувшись в дом, я зажгла все свечи в большой комнате, пошарив по закромам, накрыла на стол, вытащила из погреба еще пару бутылок вина: пусть хоть перед разлукой нам будет тепло и радостно. Карел готовил в путь карету и обихаживал лошадей, новый провожатый, молчаливый и угрюмый тип, заперся в одной из комнат.
Мой господин наконец-то выглядел совсем счастливым. Сейчас от его страхов и печальной суровости не осталось и следа, – похоже, он наконец окончательно поверил и в наше удачное бегство, и в свою счастливую судьбу, и в любовь своей певуньи. Судя по всему, на прощание они успели обнадежить друг друга и договорились встретиться вновь: в глазах графа светилась такая надежда и такое счастье, что за него оставалось только порадоваться, да только радостно мне отчего-то не было. Вечно врать невозможно, что будет, когда она все же узнает, кто он?
Сейчас он смотрел, как я, забравшись ногами на табурет, шарю на полках, выискивая посуду понаряднее.
– Держите! – я протянула ему три красивых и явно дорогих бокала тонкого стекла. – Словно на свадьбу, правда?
Он ничего не ответил – только благодарно улыбнулся.