Девица провела босой ногой перед собой – словно линию в пыли прочертила, – и дым скрыл ее с головой. Черный занавес будто опустился сверху навстречу дымным струям, и она проснулась с гулко бьющимся сердцем.
«Схожу с ума? – эту мысль она думала, уже садясь за письменный стол. Руки ощутимо тряслись. – Да в конце концов - неважно! Я – с ума, а у этой, из сна, вся жизнь наперекосяк. Да что мне, сложно? Нет!» – лист бумаги перед ней на столе, перо замерло в руке.
Похоронен заживо, говорите? А кто его спасет из могилы?.. Ну, скажем… вот идея: когда-то давно мать молодого графа так же похоронили заживо, а теперь она придет за сыном. Тайно. Живая-здоровая, с помощниками, кайлом и ломом. А живет она нынче… в некоем таинственном древнем ордене, состоящим сплошь из магов и волшебников. Они заберут его туда.
Пусть и Консуэло забирают, только не сразу. Пусть помыкается, горюшка хлебнет и подумает о своем поведении, а потом… Оживший Альберт спасет ее, и она, черт возьми, будет его любить еще как! И свадьба у них будет, и дети, и дело по спасению мира, но потом, все потом…
Держись там, девочка, которую я не придумывала. Если ты даже сюда смогла добраться, – то для магов и волшебников, о которых я напишу, ты будешь просто сущим кладом. Не бойся, я сохраню твое инкогнито, – мне кажется, тебе это важно, – быть незримым ангелом-хранителем. Кто для тебя мой бедный герой? Очевидно, он для тебя – все, и потеря его равна потере мира… И я тоже хороша. Природа не терпит пустоты – значит, так просто не могло быть, чтоб моего бедолагу графа Альберта не любил никто в целом мире. Вот и появилась та, что любит, – хоть я про нее и не писала: пришла сама и заполнила пустоту. Мне жаль, что вам не быть вместе, девочка, эту сказку не пересказать заново… Но ты ведь об этом и не просила, верно?..
Итак… Пусть сейчас Консуэло увидит, что он жив. Случайно. Этот эпизод планируется где-то в центре, но бог с ним… Остальное, начало и конец, допишу потом. Нужен красивый загадочный антураж, что-то типа темной пещеры или заброшенного замка… Ну и пусть он там будет не один, а с каким-то другом или спутником, – чтоб отвлекся на разговор и ее не заметил. Ладно, начали…
«В зале было двое мужчин – один расхаживал взад и вперед, топая ногами, чтобы согреться, другой нагнулся над очагом и пытался раздуть тлевший там огонь. Сначала Консуэло различила лишь их богатую одежду и шляпы, скрывавшие их лица. Но вот пламя вспыхнуло, тот, кто кончиком шпаги ворошил дрова, сняв шляпу, повесил ее на выступ стены, и, когда свет упал на его черные волосы и верхнюю часть лица, Консуэло вздрогнула, едва удержав возглас ужаса и радости. Он заговорил, и сомнений больше не оставалось, – это был Альберт Рудольштадт»*
Вздохнула. Перечитала. Эх, работы снова невпроворот… Но ты видишь, девочка, он живой!.. Титульный лист – на удачу; красивым размашистым почерком: «Графиня Рудольштадт».
Грустная сказка не кончилась.
***
Разбор корреспонденции пришлось продолжить прямо за завтраком, – она сто раз обещала себе так не делать, но времени всякий раз не хватало… Тем более, на этот раз ее подгоняли не только читатели и издатели, но и …черт побери!.. ее герои? – похоже, да, хоть и не очень-то верится.
Пока супруг, с обидой глядя на нее, приканчивал круассан с сыром, она развернула письмо из того самого, порванного зубами конверта. Надо же, послание аж на трех листах, написанное крупным витиеватым почерком. Что там можно писать-то так долго и пространно?.. Ну да ладно, пробежим глазами… «Здравствуйте, моя любимая писательница…», похвалы… «Спасибо за отличные романы…», снова комплименты… «Наша семья с нетерпением ждет каждый новый номер «Ревю индепандант», чтобы узнать, как дальше сложится судьба прелестной и гениальной Консуэло»… Что ж, спасибо, что вам так нравится мой роман. «Особенно остро переживает все это моя дочь…» Так, стоп, о чем там вчера предупреждал Пьер?!
«Госпожа Санд, Аглая – мое единственное дитя, ей всего шестнадцать. Она впечатлительная и романтичная девушка, которая росла крайне болезненным ребенком, в младенчестве несколько раз побывав буквально на грани гибели, и я очень трепетно отношусь к ее душевному здоровью. Я заранее приношу вам искренние извинения и умоляю простить за странную просьбу, которую я сейчас изложу. Конечно, уважаемая госпожа Санд, вы, как писательница, не должны раскрывать нам своих сюжетов, но все же я умоляю ответить мне хоть намеком: что произойдет дальше? Понимаете, когда ваша прекрасная героиня покинула замок и влюбленного в нее графа и пустилась в странствия, – с моей Аглаей буквально приключилась истерика. Дело в том, что она, в свою очередь, чрезвычайно переживает за судьбу вашего бедного героя, душевное равновесие которого еще более шатко, чем у нее самой: возможно, она даже капельку влюблена в него, как бы смешно это ни звучало... Прошу вас, дорогая и гениальная мадам Санд, скажите мне: ведь вы не планируете закончить свой прекрасный роман смертью графа Альберта? Потому что если вы собираетесь поступить именно так, – то я не знаю, что мне делать с моей дочерью и как ее спасти. Еще раз умоляю простить мне мою дерзкую просьбу, продиктованную исключительно порывом материнского сердца. Я буду очень ждать вашего ответа. Остаюсь навеки преданной поклонницей вашего творчества, Мари-Роз Шарпантье».