Незнакомец, улыбаясь, протянул руку.
— Зускинд, — сказал он, — Шимон Зускинд.
— Артур Фидельман. — Переложив портфель из правой руки в левую и придерживая ногой поставленный на землю чемодан, он пожал руку Зускинду.
Носильщик в синем комбинезоне мимоходом взглянул на чемодан Фидельмана, потом на него и отошел в сторону.
Нарочно или нечаянно, но Зускинд потирал руки, словно чего-то дожидался.
— Parla italiano?[51]
— Говорю, но с трудом, хотя читаю бегло. Можно сказать, мне нужна практика.
— Значит, идиш?
— Мне легче всего выражать мысли по-английски.
— По-английски так по-английски. — Зускинд заговорил по-английски с легким великобританским акцентом. — Но я сразу угадал, что вы еврей, — добавил он, — только положил на вас глаз — все стало ясно.
Фидельман предпочел пренебречь этим замечанием.
— Где вы научились английскому? — спросил он.
— В Израиле.
Фидельман заинтересовался:
— Вы там живете?
— Раньше жил, а теперь нет, — уклончиво сказал Зускинд. У него сразу стал скучающий вид.
— Как так?
Зускинд передернул плечом.
— Для моего слабого здоровья там слишком тяжелая работа. А потом, это вечное напряжение.
Фидельман понимающе кивнул.
— И кроме того, от этой пустыни у меня запор. В Риме у меня на сердце легче.
— Еврейский беженец, и откуда — из Израиля! — добродушно пошутил Фидельман.
— Я вечный беженец, — невесело вздохнул Зускинд.
По нему не скажешь, что у него легко на сердце.
— Откуда же вы еще бежали, разрешите узнать?
— Как это — откуда еще? Из Германии, из Венгрии, из Польши — вам этого мало?
— Ну, это, наверно, было давно. — Фидельман только сейчас заметил седину в волосах у беженца. — Пожалуй, пора идти, — сказал он и поднял чемодан. Два носильщика нерешительно остановились неподалеку.
Но Зускинд хотел услужить.
— А гостиница у вас есть?
— Да, давно выбрал и зарезервировал.
— Вы сюда надолго?
Какое ему дело? Но Фидельман вежливо ответил:
— На две недели — в Риме, дальше, до конца года, — во Флоренцию, с поездками в Сиену, Ассизи, Падую, а может быть, и в Венецию.
— Но вам нужен гид в Риме?
— А разве вы гид?
— Почему бы и нет?
— Спасибо, — сказал Фидельман, — я сам разберусь, похожу по музеям, библиотекам и так далее.
Зускинд насторожился:
— Вы что, профессор?
Фидельман невольно покраснел:
— Ну, не совсем, — скорее, так сказать, студент.
— А из какого института?
Фидельман откашлялся.
— Видите ли, я, так сказать, вечный студент. Вроде чеховского Трофимова. Если есть чему поучиться — я учусь.
— Так у вас есть задание? — настаивал Зускинд. — Получаете стипендию, да?
— Какая там стипендия! Деньги мне нелегко достались. Я долго работал, копил, чтобы на год уехать в Италию. Во всем себе отказывал. Да, вы спросили про задание. Я пишу о художнике Джотто. Это был один из самых…
— Можете мне про Джотто не рассказывать, — перебил его Зускинд с ухмылкой.
— Вы изучали его творчество?
— А кто его не знает!
— Как интересно! — сказал Фидельман, скрывая раздражение. — Откуда вы его знаете?
— А вы откуда?
— Я посвятил немало времени изучению его творчества.
— Ну а я его тоже знаю.
Надо от него избавиться, пока не поздно, подумал Фидельман. Он поставил чемодан, пошарил в кожаном кошельке, где держал мелочь. Те два носильщика с любопытством следили за ним, один вытащил из кармана сандвич, завернутый в газету, развернул и стал есть.
— Это вам, — сказал Фидельман.
Зускинд даже не взглянул на монету, опуская ее в карман штанов. Носильщики ушли.
Странные у него повадки, у этого беженца: застыл, словно деревянный индеец у табачной лавки, но видно, что вот-вот готов сорваться с места.
— Я вижу — у вас есть багаж, — сказал Зускинд неопределенно, — так, может, в этом багаже найдется лишний костюмчик? Мне бы он пригодился.
Наконец-то все выложил, подумал Фидельман с неудовольствием, но сдержался.
— У меня есть одна-единственная смена, кроме того, что на мне. Вы очень ошибаетесь, мистер Зускинд. Я не богач. Больше того, я бедный человек. То, что на мне новое платье, ничего не значит, не обольщайтесь. Я за этот костюм еще должен своей сестре.
Зускинд посмотрел на свои короткие, потертые и поношенные штаны:
— Сколько лет я не имел нового костюма. Когда я бежал из Германии, вся моя одежда развалилась на куски. И в один прекрасный день я очутился совсем голый.