— Глупый, — возмутилась она, продолжая держать меня за руку, — ты что, веришь каждому моему слову?
Наконец, наступили солнечные дни, и свежий легкий ветерок как-то сразу оживил улицы. Я думал, что мне удастся уговорить Мину поехать вместе на море. Я никогда не видел моря весной. Однажды утром, хотя у нас и не было договоренности встретиться, я зашел в остерию, находившуюся напротив её дома. Разместившись за спущенными жалюзи, подремывая, я время от времени следил за солнечным зайчиком, скользившим по мостовой, и между тем думал о Мине. Неожиданно в подъезде дома возникли три фигуры: мужчина и две женщины. Вторая женщина — в голубовато-оранжевом одеянии — была Мина. Они прошли по тротуару, мимо выставленных ваз с растениями. В другой женщине, той, что была в шляпке, я с трудом узнал Аделаиду. Мужчина выделялся своим резко очерченным профилем и был в очках, и шляпа прикрывала ему почти весь лоб. Он шел под руку с Миной.
Мне показалось, что я узнал в нем то ненавистное лицо, встретившееся мне тогда вечером в августе.
Когда я наследующий день дрожащим голосом спросил её об этом, Мина ответила мне, что это был действительно он. Без тени волнения она рассказала мне, что однажды вечером он появился вновь, представившись близким другом Аделаиды, и, что они узнали друг друга. Затем другая девушка, Мафальда, увела его наверх.
А, когда они остались одни, Аделаида рассказала ей историю об этом типе, кстати, инженере, немного забавную и чуточку трогательную. Тут же Мина принялась пересказывать мне эту историю, в которой речь шла об удивительно робком создании, но я резко прервал её.
Значит, ты была снова с ним у себя наверху? — спросил я, чувствуя, что я задыхаюсь.
Мина пожала плечами: — Он хороший клиент. — И немного погодя добавила: — И хочет на мне жениться.
Она все время смотрела на меня, но теперь опустила глаза.
— Гвидо, не будь мальчишкой, — пробормотала она властно.
Я думал, что уже научился страдать, но в тот день в моей груди разбушевался сильнейший ураган, и я по-настоящему понял, что значит по-настоящему страдать, и порядком повертел головой, чтобы не задохнуться. Это было как в бешеный ветер, когда тебе до предела перехватывает дыхание. Я был один в своей комнате, и, прислонившись к стене, тяжело дышал, то и дело, испуская протяжный стон.
Было удивительно, отчего я не кричу и не таращу глаза, не падаю, словно пронзенный молнией. Просто я был слаб, чтобы кричать или двигаться. Я буквально задыхался. Так продолжалось с полчаса. Между тем, что-то невыносимо жгло в груди.
Когда я вечером, наконец, вышел из дому, то чувствовал себя совершенно беспомощным и ничего не соображал. Я отлично понимал, что все осталось, в сущности, без изменения. Что улицы, как и прежде, нежатся в заходящих лучах солнца, и, что люди куда-то торопятся. Что спускается ночь, и, что завтра, как обычно, я увижу Мину. Я отдавал себе отчет в том, что со мной ничего не стряслось, что я, как говорится, жив и невредим, и всё же я неестественно озирался по сторонам, словно сумасшедший, и, как если бы все предметы представлялись мне перевернутыми.
На следующий день я несколько поменял форму моего бесполезного вопроса.
— Но почему тогда ты принимаешь его предложение?
— Я вовсе его не принимаю, — ответила Мина.
— Но он заходит к тебе и обладает тобою, а это и означает, что ты его принимаешь.
— Я и сама не знаю, почему это происходит, — рассмеялась Мина.
— Он знает, что тебя зовут Миной?
Мина виновато опустила свою голову.
— Сама видишь, что ты поступаешь как какая-нибудь стерва.
Мои сбережения таяли буквально на глазах, и то, что я зарабатывал в мастерской, мне едва хватало на день. Я понимал, что теперь, даже захотев жениться, я не смог бы жениться на Мине. Бессильная злоба кипела во мне против того блондинчика, который был или толстосумом, или же, судя по тому как свободно посещал Мину, находился у нее на содержании. И это я однажды сказал ей. На что Мина ответила: — Он вполне порядочный человек, и к тому же очень несчастный. Да, он, действительно, является моим другом и не устраивает мне подобных сцен. Ты же — всего лишь мальчишка, Гвидо. Почему бы тебе не вернуться на старую работу?
— Но у меня больше нет работы, ты, ведь, это знаешь.
— Я так гордилась тобой, когда у тебя были эти поездки.