Она бы с удовольствием в эту минуту оказалась дома. Только там Женя могла чувствовать себя в полной безопасности, как улитка в своей раковинке. А еще… А еще там — Дима. С ним спокойно и уютно, с ним безопасно. Потому что он всегда добрый, у него такие ласковые, такие честные глаза. Кто угодно может ее обидеть, но только не Дима. Такие глаза не умеют лгать.
Не слишком охотно, скорее покорно, Женя присоединилась к компании. Подложив под себя куртку, села прямо на землю к импровизированному столу. Антон тут же протянул ей ароматный шашлык прямо на шампуре, засуетился:
— Жень, тебе вина? Или, может, водочку предпочитаешь?
— Нет-нет, я не пью, — поспешно ответила она. И тут же поправилась: — Почти не пью. Немного вина можно…
Антон с готовностью налил вина в пластиковый стаканчик.
— Лорик, тебе тоже вина? — спросил Вадим.
— Ну нет, — излишне громко заявила Сычева. — Я предпочитаю водочку. Самый здоровый продукт!
Вадим разлил водку по стаканам.
— Лорик, — спросил он. — Ты водку запиваешь или как?
— А как же! — подтвердила та. — Я даже вино запиваю.
Вадим услужливо налил во второй стаканчик лимонада, протянул ей со словами:
— Между прочим, говорят, это ужасно вредно.
— Знаю. А что в наше время полезно? — хихикнула Лариска. — Зато так вкусней.
— Ну, гляди, дело хозяйское, — покладисто согласился Вадим и поднял свой стаканчик: — Ну что, за знакомство?
Лариска с Антоном дружно подхватили:
— За знакомство!
Женя же чокнулась молча, отпила глоток вина и словно бы застыла. Народ набросился на мясо, яростно впиваясь в жирные аппетитные куски здоровыми молодыми зубами. Жене же почему-то кусок в глотку не лез — уж очень неуютно чувствовала себя среди чужих людей. Даже самой странно стало — как же она сильно изменилась, ведь раньше, пока в ее жизнь не ворвался тот, чье имя она с ненавистью выкрикнет в предсмертной судороге, она была такая компанейская, такая общительная! Во что же Он превратил ее жизнь?!
Антон, однако, не прекращал попыток навести мосты дружбы с новой знакомой:
— Жень, тебе помидорчик порезать?
Женя вздрогнула от неожиданности, помимо воли возвращаясь из далекого прошлого, ответила почему-то высокомерно:
— Спасибо, я предпочитаю огурцы.
Ответила, и сама удивилась. Она ведь огурцы с трудом переваривает, разве что маринованные, да и то лишь в салатах. Почему же она так ответила? Неужели из желания противоречить? Господи, в кого же она превратилась?!
Антон с готовностью подложил на ее тарелку пару огурчиков, однако Женя к ним, естественно, даже не притронулась. Так и сидела, как изваяние — ни живая, ни мертвая. На лице — откровенное мучение, даже прекратила попытки изобразить из себя коммуникабельного человека.
Однако Антон, кажется, вознамерился во что бы то ни стало разговорить ее:
— Жень, а чем ты занимаешься?
— Дыроколами торгую! — тоном, далеким от шутливого, даже с дерзким вызовом ответила Женька. Мол, ну-ка попробуй, съязви по этому поводу!
Ребята рассмеялись.
— Нет, Жень, правда? — подключился Вадим. — Я, например, менеджер строительного супермаркета. Антон у нас рекламист. А ты?
Женя недовольно промолчала. Ну кому какое дело, где она работает, чем она занимается, как живет? Ну почему, почему ее не хотят оставить в покое?
Лариска пришла на помощь:
— А Женька у нас — менеджер проектов по продвижению на рынок импортных дыроколов!
Ребята вновь рассмеялись. Женю же происходящее стало невыносимо раздражать. На глазах у изумленного Антона Женя взяла крупный помидор и яростно впилась в его сахарную плоть зубами…
Глава 7
И снова привычно текла жизнь Евгении Денисенко. К ее немыслимому облегчению, поход в лес на шашлыки не принес ей дополнительных проблем — видимо, Антон понял, что ему не удалось ее заинтересовать. Впрочем, вполне вероятно, что и Женьке точно так же не удалось заинтересовать его. В любом случае, это ее очень устраивало. И зачем ей осложнения? У нее ведь и так все хорошо.
Да, хорошо. У нее есть Дима. Жаль, конечно, что разговоры с ним неизменно сводились к монологу, но все равно Жене не было с ним скучно. И уж чего у Городинского было не отнять, так это умения слушать. О, как внимательно он ее слушал! То одобрительно, то сочувствующе смотрел на Женьку, как будто даже покачивая головой в поддержку ее слов. И так ли важно было то, что он никогда не отвечал? Ведь даже молча он очень активно участвовал в беседе.
Иногда по вечерам забегала соседка Катя. Они жили, что называется, дверь в дверь, и одна стена была общей на две квартиры. Раньше там жили Сергеевы. Впрочем, и сейчас тоже. Только старшие Сергеевы уехали в однокомнатную квартиру, полученную в наследство, а эту, двухкомнатную, оставили сыну. Игорь был на три года старше Женьки, и в свое время она изрядно от него натерпелась — сколько помнила себя, они всегда что-то не могли поделить, постоянно воевали друг с другом. Когда-то давно, так давно, что теперь можно было смело сказать 'в прошлой жизни', Женя его ненавидела. Однако прошло время, они выросли, войны как-то незаметно сошли на нет, и Игорешка уже перестал казаться таким противным. А потом и вовсе женился. Рановато по нынешним меркам, ведь едва-едва порог двадцатилетия перешагнул. Сначала их женитьба казалась случайной, какой-то несерьезной, шутейной, уж больно молоды были оба. Но как-то неожиданно для всех семья Сергеевых оказалась крепкой и стабильной. И теперь подрастали двое деток: шкодливый Сережка и крошечная Алинка. Девчушке не исполнилось еще и года, но мама Катя уже позволяла себе периодически бросать детей на отца и хотя бы минут на пятнадцать устраивать себе перерывы от материнских хлопот.
Сама Женя старалась у Сергеевых лишний раз не появляться. Не потому, что до сих пор воевала с Игорем. И не потому, что чувствовала себя в их квартире неуютно. Пока не родился старшенький Сережка, Женя бывала у них частенько, даже вроде как подружилась с ровесницей Катей. А вот потом, когда появились дети… В общем, с тех пор Женя предпочитала принимать Катю у себя.
Впрочем, 'принимать' — звучит слишком торжественно. Нет, конечно, ни о каких приемах и светских раутах речи быть не могло. Просто умотавшейся вусмерть с малышней Кате необходима была хоть какая-то передышка, отдушина, когда она могла бы хоть несколько минут не дергаться, чтобы спокойно выпить чашку чаю. Ведь дома оглоедики, как называла детвору Катя, покой давали только ночью, когда сладко посапывали носиками, свернувшись калачиками в постелях.
Катя забегала в гости едва ли не каждый вечер, отношения между соседками были весьма теплыми, и тем не менее обе называли друг друга именно соседками, потому что дружба — это нечто большее, чем ежевечерние пятнадцатиминутные чаепития. Дальше обычной болтовни их отношения не заходили. Катя не особо распространялась насчет своего прошлого, Женя, соответственно, своего. Прошлое — закрытая тема для обоих, они даже не сговаривались об этом, просто проявляли взаимную тактичность, не нарушая личных прав и свобод друг друга. Говорили, в основном, о погоде, о каких-нибудь катаклизмах, приключившихся на другом конце земного шара, иногда самую малость даже о политике. Впрочем, не столько о политике, сколько о политиках. Даже о работе практически не говорили. Потому что Катя не работала, а распространяться о своих дыроколах еще и дома у Женьки не было ни малейшего желания.
Катя частенько говорила о детях, но, почувствовав напряжение в поведении хозяйки, обычно сразу переводила разговор в другое русло. И для Жени до сих пор было загадкой — знает ли соседка о ее прошлом, или же не знает. В то время, когда у нее произошла личная трагедия, Катя, наверное, еще не была даже знакома с Игорем. С другой стороны, уж сам-то Игорешка прекрасно знал о Женькиной беде — ведь все соседи видели ее беременной, как видели и будущего отца ее ребенка. И уж, естественно, все прекрасно были осведомлены, что он ее бросил. Как и о том, что ребенок не выжил.