«Если мы ознакомимся с перечнем народов из полумифических преданий индейцев нахуа, — утверждал Вайян, — то путем исключения можно выяснить, кого из них следует связывать с только что выделенной по материальным критериям цивилизацией. Мы знаем стили искусства ацтеков, тольтеков и сапотеков, может быть, тотонаков и наверняка майя. В этих же преданиях часто упоминается один высококультурный народ — ольмеки — живший в древности в Тлашкале, но оттесненный впоследствии в Веракрус и Табаско… Ольмеки славились своими изделиями из нефрита и бирюзы и считались главными потребителями каучука во всей Центральной Америке. Географическое положение этого народа примерно совпадает с областью распространения нефритовых статуэток с ликами младенцев и ягуаров».
Так, в 1932 году благодаря остроумной гипотезе еще один абсолютно неизвестный народ с высокоразвитой культурой вновь получил вполне реальные доказательства существования. Это был не только триумф ученого, но и триумф древней ацтекской легенды.
Итак, начало было положено. Правда, «воскрешение» ольмеков из небытия Вайян осуществил всего лишь на основе нескольких разрозненных вещей, опираясь главным образом на логику своих научных предположений. Для более глубокого изучения вновь открытой цивилизации одних этих находок, несмотря на их уникальность и художественное мастерство, было явно недостаточно. Требовались систематические раскопки в самом сердце предполагаемой страны ольмеков. Впрочем, это, видимо, хорошо понимал и сам Вайян. Как бы обращаясь к своим преемникам на поприще мексиканской археологии, он в одной из популярных статей сказал: «На территории ольмеков еще не велось фактически никаких раскопок. Поэтому мы ничего не знаем об их происхождении или об их связях с другими культурами. Ольмеки, подобно призракам, бродят по страницам мексиканской истории. Несколько замечаний о том, что действительно был когда-то такой народ, немногочисленные изображения внешнего облика его представителей, совершенно непохожих на любой другой известный нам народ, вроде майя, и жалкая коллекция скульптур, явно выходящих за пределы уже выделенных нами художественных традиций, — вот все, что доказывает былое их существование. Возможно, что будущие исследования в стране ольмеков во многом прояснят давно дискутируемый вопрос о связи между мексиканцами и майя или же осветят происхождение тех великих теократий, которые создали Центральной Америке ее цивилизацию». Эти пророческие слова известного американского археолога стали своего рода программой всей жизни для одного из его соотечественников и коллег. Его звали Мэтью Стирлинг.
В 1918 году, еще будучи студентом Калифорнийского университета, он впервые увидел в какой-то книге изображение нефритовой маски в виде «плачущего ребенка» и с тех пор навсегда «заболел» загадочными изваяниями из Южной Мексики. Особенно поражал его тот факт, что многие предметы таинственного ольмекского стиля были изготовлены из характерного голубовато-зеленого нефрита, никогда не встречавшегося в памятниках других древних культур Нового Света. После окончания университета молодой Стирлинг попадает в наиболее известное тогда научное учреждение США — Смитсоновский институт в Вашингтоне. Начались годы кропотливого труда. И хотя в силу разного рода причин Стирлингу пришлось работать главным образом в Северной Америке, затаенная мечта об ольмекских городах, погребенных в глубине южномексиканских джунглей, никогда уже не покидала его. С большим волнением прочитал он отчет Ф. Блома и О. Ла Фаржа о таинственных изваяниях из Ла Венты. В 1932 году ему попался на глаза труд одного американского плантатора из Веракруса — некоего Альберта Вейерстолла. Последний со знанием дела описывал несколько новых каменных скульптур из Ла Венты и Вильяэрмосы. Но больше всего поразили Стирлинга заключительные слова статьи, где говорилось, что идолы Ла Венты совершенно не похожи на майяские и гораздо старше их по возрасту. Любому посвященному человеку было ясно, что медлить больше нельзя. Там, в болотистых лесах Веракруса и Табаско, ждут своего часа бесчисленные памятники погибшей цивилизации, которых никогда не касалась еще рука археолога. Но как убедить руководство заинтересованных учреждений и своих коллег-археологов, что все эти отнюдь немалые денежные затраты сторицей окупятся научной значимостью будущих находок? Нет, обычные методы здесь явно не годились. И он решается на отчаянный шаг. В начале 1938 года один, почти без денег и снаряжения он отправляется в Веракрус, чтобы осмотреть ту самую гигантскую каменную голову, которая была описана еще Мельгаром. «Я обнаружил предмет моих мечтаний, — вспоминает Стирлинг, — на площади, окруженной четырьмя пирамидальными холмами. Из земли едва выглядывала одна лишь макушка огромного изваяния. Я отбросил землю с его лица и сделал несколько фотоснимков». Когда первое волнение от встречи с этим посланцем древности наконец прошло, Мэтью огляделся вокруг и замер от удивления. Наметанный глаз археолога сразу же обнаружил то, что так долго ускользало от внимания его предшественников: гигантская голова стояла посреди руин заброшенного города. Повсюду из лесных зарослей поднимались ввысь плоские вершины искусственных холмов-пирамид, скрывавших внутри остатки разрушенных дворцов и храмов. Они были ориентированы строго по странам света и группировались по три-четыре вокруг широких прямоугольных площадей. Сквозь густую зелень джунглей тут и там проглядывали контуры таинственных каменных изваяний. Да, сомнений быть не могло: первый ольмекский город лежал у ног усталого, но счастливого археолога. Теперь-то он сумеет убедить в своей правоте любого скептика и достанет необходимые для экспедиции средства!