Кабинет находился на первом этаже двухэтажного здания. Хозяин его, пожилой красивый армянин с пышной шевелюрой, тронутой сединой, и позолоченным пенсне на носу, говорил с небольшим акцентом. Звали его Аванес Захарович.
Когда Павел Семенович предъявил свое служебное удостоверение, он не без иронии сказал:
— Очень приятно... Присаживайтесь... Чем обязан вашему визиту? Неужели среди моих новорожденных появились преступники?
Киреев оценил шутку, ответил в тон:
— Что вы, доктор... Если бы все были такими спокойными, как ваши подопечные, работникам милиции пришлось бы переквалифицироваться.
— Спокойные?... А ну, послушайте, — не без гордости проговорил Аванес Захарович, приоткрывая дверь в коридор, откуда доносилось разноголосое уаканье. — Ну что? Голосища-то! — Он с удовольствием прислушался к «голосищам», потом прикрыл дверь.
— Хор Пятницкого, — с улыбкой заметил Киреев.
Главврач ответил улыбкой.
— А вы думаете... Я его слушаю каждый день вот уже тридцать лет и не надоедает... Так зачем вы ко мне пожаловали? Хотите положить к нам жену?
— Нет, нет, доктор, — поспешно ответил Киреев. — Меня интересует судьба новорожденного мальчика.
— Он находится у нас? Как фамилия роженицы?
— Простите, вы меня не так поняли. Дело вот в чем... 19 сентября 1964 года вы с неизвестным гражданином взяли новорожденного мальчика из Красноармейского родильного дома и увезли его на легковой машине... Вспоминается, доктор?
По мере того как Киреев рассказывал, выражение лица главного врача менялось. Из добродушного оно стало злым, он поджал губы:
— А в чем дело? Почему, собственно говоря, вы об этом спрашиваете?
— К нам обратилась мать мальчугана. Ее волнует судьба сына.
— У нее нет сына. Она отказалась от него в присутствии свидетелей.
— Отказалась. Она не отрицает этого.
— Тогда о чем нам с вами толковать?
— Но вы забываете о человеческих чувствах.
— Ничего я не забываю, — резко оборвал Киреева Аванес Захарович. — Надо было думать раньше. Раз отказалась, никакого ребенка у нее нет. Так гласит закон.
— Милый доктор, я понимаю ваше возмущение и целиком его разделяю. Но матери было всего восемнадцать лет. Теперь она горько сожалеет об этом, раскаивается, но тогда так сложились обстоятельства...
— Молчите... Я лучше вас знаю, на что способна мать ради ребенка. Разве это мать!.. Рожать и курица умеет. Это Горький сказал... Во всей этой истории есть только моральное преступление человека, которого вы почему-то защищаете. Другого нет... И милиции здесь делать нечего.
— Но все-таки, доктор?
— У врачей бывают свои тайны.
— От милиции?
— От кого угодно... Если не нарушен закон и не совершено никакого злодеяния.
— Но в этом надо быть уверенным.
— Могу вас заверить.
— Тогда непонятно ваше упорство. — Разговор принял неприятный оборот, и это начало злить Киреева. «Упрямый старикашка», — подумал он вдруг. Но вслух сказал: — Мы тоже умеем хранить тайны, если это нужно.
— Что вы хотите? — почти крикнул врач.
— Мы должны ответить молодой женщине, обратившейся к нам с просьбой выяснить судьбу ее сына.
— Этого я не знаю.
— Извините, доктор, но вы сейчас сказали неправду.
Тот ничего не ответил. Киреев поднялся:
— Очень жаль... Но я должен вас честно предупредить, что раз вы не хотите отвечать, мы вынуждены будем искать другие пути... До свидания.
— До свидания.
Они не подали даже руки друг другу и расстались с неприязнью...
III
По дороге в управление Киреев упорно думал о том, почему главврач ничего не захотел сообщить. Что за этим нежеланием скрывается? В нем заговорило профессиональное самолюбие... Конечно, он все узнает. Главврача, правда, он не сможет заставить заговорить, если тот не захочет... Придется снова поехать в больницу, поднимать документы, разговаривать с людьми... Сегодня он уже не сумеет, есть другие дела, а завтра с утра отправится.
Но к концу дня Кирееву позвонил дежурный и сообщил, что его спрашивает гражданин Арутюнян.
— Пропустите ко мне.
Это был главный врач. Киреев поднялся ему навстречу, помог снять макинтош.
— Доктор!.. Я очень рад вас видеть.
— О себе я этого не скажу, — раздраженно буркнул гость.
Павел Семенович сделал вид, что не расслышал.
— Прошу, — протянул он ему пачку папирос.
— Спасибо, не курю... — И без перехода, неожиданно спросил: — Не ожидали?
— Наоборот, я был уверен, что мы с вами встретимся. Только думал, что вы позвоните... И готов был к вам лететь хоть на крыльях.