Он замолчал. С Волги набежал ветерок, и зеленая стена за скамьей ожила, как живая. Доктор надел шляпу.
— Случилось то, что я и предполагал. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Развивающийся плод стал давить на диафрагму. И это могло окончиться катастрофой. Но она ни за что не хотела сдаваться. В тяжелом состоянии Марию Георгиевну привезли в больницу. И вот началась борьба за ее жизнь. Весь наш коллектив проникся огромным уважением к женщине, для которой стать матерью являлось высшим счастьем.
А ей становилось все хуже и хуже. Об операции она и слушать не хотела, мужественно перенося страдания... И вот родился сын, но я знал, что часы его сочтены. Мальчик прожил двое суток... Но как можно сказать о случившемся матери, если она, сама находясь на смертном одре, исступленно требовала своего ребенка.
Что-то надо было делать. Позвонил мужу, велел срочно приехать и ничего от него не скрыл: сказать жене правду — значит убить ее.
Растерянный, он стоял посреди кабинета, машинально теребя в руках фуражку. Бессвязно повторял: «Доктор... спасите ее... умоляю... Ведь она же еще молодая... Доктор, вы понимаете, доктор...»
Я все понимал. Я перебрал десятки вариантов и пришел к заключению, что есть только один выход... Я сказал об этом ему: «Обзвоним все родильное дома — может быть, окажется грудной ребенок, которого мать соглашается отдать на воспитание. Честно предупреждаю, шанс ничтожный, меньше, чем даже один к ста».
Но он ухватился за этот единственный шанс, как утопающий за соломинку. Терпеливо я звонил во все родильные дома. Я не верил в успех, но продолжал звонить, потому что рядом со мной стоял человек, на которого было больно смотреть... Я ушам своим не поверил, когда вдруг сообщили, что молодая мать отказывается от сына... На такси мы помчались в другой конец города. Остальное — вы знаете.
— Неужели она не заметила подмену?
Аванес Захарович устало улыбнулся:
— Вы знаете, что она мне сказала, когда я принес ей мальчика?.. «Доктор, посмотрите, как удивительно он похож на меня... говорят, это к счастью».
Счастливой она ушла из больницы... Вот и все, — закончил доктор свой рассказ. — Вы представитель закона и сами решите, что делать дальше. Мне добавить больше нечего, разве то, что Мария Георгиевна ни на йоту не сомневается, что Дима — родной сын. А теперь пора... Я тоже рад нашему знакомству... Можете не провожать, я живу вот в этом доме... Всегда к вашим услугам...
Он торопливо поднялся.
Киреев остался на скамейке. Он курил и думал. Мысли были невеселые. Завтра придет за ответом молодая женщина. Она уже дважды звонила. Что ей сказать?... Правду. Это его долг... А как же та, другая? Проклятие!
Первый раз в жизни Павел Семенович пожалел, что он работник милиции. Но что делать, что делать?
VI
И вот наступило утро, и молодая женщина пришла. Она была в той же кофточке, лицо ее еще больше заострилось. Сразу было видно, что время, которое прошло от первого посещения кабинета Киреева, ей досталось нелегко. Да и на самом деле, доведись до кого угодно жить в ожидании, надеяться и тут же не верить, мысленно видеть своего сына у себя на руках, смотреть на него, целовать и в то же время без конца сомневаться в том, что ей найдут и вернут его... Нет, такую бурю переживаний перенести тяжело.
Женщина, как только переступила порог, вопросительно, нетерпеливо посмотрела в лицо Кирееву.
Кирееву по-человечески стало жалко ее. На секунду он заколебался, но потом взял себя в руки. Не глядя, сказал глухим, срывающимся голосом:
— Здравствуйте, Люба... Мне тяжело, но я должен сказать: приготовьтесь к самому худшему.
Истошный крик разорвал тишину:
— Умер! Сын... Мой сын... Это я виновата, я...
Павел Семенович подошел к ней, по-отцовски положил руку на трясущееся плечико:
— Не надо, Люба... Этому не поможешь. Будьте мужественны... Ведь вам только двадцать лет. У вас все впереди. Я верю, я убежден, что у вас будет семья, будут дети и вы будете счастливы. То, что с вами случилось, не пройдет бесследно...
Он говорил долго, а потом проводил ее до дежурного. Вышел за ней на улицу и, пока она не скрылась, смотрел вслед. Он готов был для нее сделать очень многое. Но правду сказать — не смог. Потому что та, другая, по его глубокому убеждению, имела больше прав на материнское счастье.
Вурдалак из Заозерного
Странное ранение
День не предвещал ничего особенного. Явившись утром в управление, старший следователь областного управления охраны общественного порядка Павел Семенович Киреев решил посвятить его старым делам, чтобы подготовить их к сдаче в архив.