Выбрать главу

И ушел старый муж, не солоно хлебавши, и смотрел вослед ему, согбенному, народ Хазарии и слезьми обливался, понимая, что вместе со старцем ушла от него надежда. «И то справедливо. Надежда даруется сильному, — думал Песах. — Слабый умирает во тьме».

Он был среди тех, кто пришел в Хазарию не потому, что ничего другого не оставалось, только бегство, хотя как раз тогда, в царствование Романа, возомнившего себя представителем Бога на земле, в Царьграде начались гонения на иудейскую веру, а по осознанному убеждению. Их было немного, истых избранников Иеговы, кто не поддался панике, кто надеялся обуздать нрав ромейского царя и вернуть доброе старое время, когда иудеи были свободны вершить все, что хотели, не понукаемо никем со стороны хотя бы и теми, кто ненавидел их и желал им зла. В те поры пышным цветом расцвело учение Маздака, который ратовал за божественное начало в жизни людей, когда про меж них не будет богатых и бедных, все сделаются равны и всяк будет иметь столько женщин, сколько кому заблагорассудится. И сказал Маздак: «Есть сыны Иеговы, и есть все остальные, лишь тут проходит черта, разделяющая людей. И это высшая справедливость. Одни призваны управлять, другие быть управляемыми…» Но утекали дни в бездонную синеву неба, ночи растворялись в глухой мгле безвременья, а хаберы не замечали и малой перемены в ромейской жизни. И сказал тогда некто вознесшийся над ними, более кого бы то ни было приблизившийся к постижению Истины, седоголовый, уже как бы отошедший от земного начала и невесть где пребывающий ныне в духе своем:

— Минувшее есть цепь, она мешает свободному продвижению по летам. Надо оборвать эту цепь и стать ни от кого независимыми. Пусть другие мечутся и страдают, вы же, постигшие Иегову, оставайтесь холодны рассудком и бесчувственны к чужой боли, и тогда откроется вам истинное ваше назначение и возгорятся домы чуждых вам племен и сделаетесь вы вершителями судеб земного мира. Сие прозревается мной пускай и не в ближнем времени.

Кажется, то и был сиятельный Маздак. Или тень его?.. Во всяком случае, ныне так вдруг увиделось Песаху, и на сердце, редко когда страгиваемом с привычного течения жизни, не поддающемся ни гневу, ни радости, ни каким-то еще страстям, вострепетало, и он с легким недоумением прислушался к себе и был доволен тем, что совершалось в сердце его. «Значит, не все во мне охолодело, и я еще живу…» — сказал он мысленно. И это было странно: никогда прежде ничего подобного не приходило ему в голову. Он принимал исходящее от жизни спокойно и бестрепетно, даже если ему предстояло пройти чрез море крови. Не далее как вчера он повелел казнить две сотни воинов — агарян, вставших под его высокую руку, но не сумевших выполнить его повеление и взять малую росскую крепостцу на подступах к Вышгороду, где проживала княгиня Ольга. О, как хотелось Песаху показать управительнице северных земель, кто ныне хозяин на Руси! Но получилось дурно. Воины Аллаха не сумели совладать с малой горсткой росских дружинников и отступили. И тогда Песах поступил так, как и предполагал его договор с агарянами, а там черным по белому было написано: слава победителю, смерть побежденному… Он повелел пригнать повинных на обшитую смоляным деревом площадь близ Белой Башни, в которой проживал каган, и там на глазах у почтенного старца отсекли головы его соплеменникам, а потом нацепили их на длинные шесты и укрепили у высоких башенных ворот. И сказал Песах, поднявшись на лобное возвышение:

— И да помнят все, кто пришел ко мне и к моему племени в услужение: щедрость моя и благосклонность к тем, кто верен слову, бесконечна. Отступивших же от него ждет суровое наказание.

Смотрел каган с высоты смотровой башни на то, что вершилось на площади, и слезы бессилия текли из его глаз. И да станет Господь свидетелем его сердечных мук и покарает тех, кто сделался причиною их!

Песах усмехнулся, вспомнив, сколь удручен был каган Хазарии, утративший власть не только над пришлыми иудеями, а и над собственными племенами. Нет, внешне тут вроде бы ничего не изменилось, при надобности, а она чаще выпадала на дни празднеств и гуляний, ближние к кагану люди, а среди них теперь преобладали люди одной с Песахом веры, выводили Досточтимого на главную площадь Итиля или на какое-то другое украсное место и оказывали старцу знаки внимания. Но и только-то… Стоило празднеству завершиться, кагана, порой и вовсе запамятовав о приличии, заталкивали в царский возок и увозили в Башню, где он и пребывал большую часть времени под строгим надзором.

Песах знал, что при желании мог бы и вовсе отказаться от услуг кагана, но понимал, как, впрочем, и хаберы, пришедшие из Ромейского царства и из тех земель, что подпали под власть арабского Халифа, и сумевшие оттеснить от кагана вождей местных племен, используя где злато, а где и кривую саблю сынов Пророка, что не надо этого делать. Не вчера сказано: «Не царствуйте, но управляйте…» Воистину так! Все же не в одно лето совершилось угодное иудейскому племени. Много крови пролилось, прежде чем хазары смирились с новоявленными хозяевами и сделались покорны и слабейшему из них. Но поверсталось-таки, как хотелось Песаху, и ныне он и все, кто держал его руку, с тайной надеждой думали, что Хазария станет прообразом царства обетованного, мысль о коем сопровождала и худшее писание фарисеев. А почему бы и нет? Необходимо еще одно усилие, и тогда… О, Иегова, сколь велик дух в твоем народе, даже и рассеянном по миру! А может, от него, от этого рассеяния, и сила его? Ибо однажды униженный, воспрянув, трижды унизит врага своего. Не в небесах Истина, но в устремлении к ним, хотя бы и сминающем все на своем пути, но в жажде земной власти. Иль не сказано древним пророком: «Ищите себя средь подобных себе, и да возвыситесь!..»