Невдомёк ему было, что разделить с сыном свои чаяния да заботы воевода уж давно решился. До сей поры Свенальд не противился молодецким его забавам. В юные года надобно вдосталь и мечами позвенеть, и медов упиться, да хорошенько разглядеть чего там девки под подолом прячут. Воину иной жизни не надобно. Так и живут, покуда ту жизнь не оборвёт чужая сталь. Однако, и для себя и для потомков своих Свенальд чаял большего, оттого и замыслил, воротясь из похода, обременять сына делами своими, да княжьими, помалу допуская к тому, что от прочих сокровенно. Помалу, потому как и меч в руке воина - оружие грозное, но дай его неумелому, так не только ворога не сразит, а и себя, чего доброго, посечёт. Иное же знание - оружие пострашнее меча. Да, что там меча! Оно и целого войска стоить может.
О том, что древлянский князь сохнет по Ольге знали многие, и ещё большие догадывались. При княгине, правда таких речей не вели, но уж шептались не таясь. А, чего таиться? О чём Малу мечтается - то его забота, а Ольга жена верная. Вон, по мужу своему загубленному, уж который месяц кровавую тризну правит.
Свенальд, однако, ведал о княгине другое.
Не от дурости, да гордыни возжелал древлянский князь киевский стол под своё седалище, а киевскую княгиню на свое ложе. Нет! Сама же Ольга его к тому и подвигла. Сколь бы ни был муж разумен да крепок, а брага всё одно крепче - из любого сотворит безумца. Но, во сто крат крепче самого хмельного мёда любовь да власть, и отравой этой Ольга опоила Мала не скупясь. Ну, а как обезумел древлянский князь, с той поры дни Игоря были сочтены.
Тут-то Ольга и сговорилась со Свенальдом. Хирдманы его бахвалились перед княжими гриднями добром взятым в древлянских землях. Дружина зачала роптать, а княгиня нашептала Игорю идти самому брать с древлян полюдье.
Зная алчный норов Старого, ведали, что оберёт он лесовиков до исподнего и чаяли, что возмутившись, те враз учинят расправу над лиходеем, но не тут-то было. Долготерпеливы оказались древляне, и пришлось Свенальду перехватить Игоря с полпути. Оглядев обоз, посмеялся тогда Свенальд, молвя, что дескать, обманули древляне киевского князя, на дав ему и трети добра против обычного. Кривил воевода, но Игорь поверил, осерчал и отпустив обоз, с ближними гриднями поворотил коней - добирать невзятое. На свою погибель.
Ну, а вдовая Ольга, сгубив мужа руками древлянского князя, вовсе не чаяла делить с ним ложе, а уж тем паче киевский стол. Ей на престоле и с Игорем было тесно, так с чего бы делиться с Малом. Одна желала владеть Киевом, и ныне владела, хотя именем сына.
Правду об Ольге помимо Свенальда, и верного ему Спегги, ведал само-собой Мал, а боле никто. Воевода, однако, по разумению полагал, что в таком деле без греков никак не обошлось, а стало быть, те накрепко держали теперь княгиню за глотку. Не даром подле неё греческие жрецы кружат.
Мал, хоть и прозрел с той поры, как Ольга трижды сгубила едва ли ни всю древлянскую знать, однако станет молчать. Прав Спегги, люба она ему по-прежнему. А, кабы и заговорил, так кто ж ему поверит - что не скажет дурного об Ольге мятежный князь, всяк решит, что навет.
И, всё одно молчание Мала не сохранит ему живота. Не угомонится Ольга, покуда навеки не закроет его уста, и в том Свенальд ей - усердный пособник. Правда, из своей корысти - очень уж по нраву пришлись ему богатые пушниной древлянские земли. Как сидел там тиуном Игоря, то собрал половину из того богатства, каким владеет ныне. Чаял и наперёд этакого куска из рук не упустить. Однако и понимал - лишь расправится Ольга с Малом, настанет черёд и прочих ведающих о ней сокровенное. До греков-то княгине не дотянуться, другое дело - воевода Свенальд.
Что ж, на такой случай он и не скупился для своих воинов. Его хирд всей киевской дружине не по зубам, да и на волнах Славутича у пристани, под приглядом трёх десятков ратников качаются четыре драккара. Силой плесковской волчице его не обороть, а вот коварством может, и тут уж надобно поостеречься.
Нет, что бы ни говорил горбун, а не ко времени Ульфу такое знание. Не теперь. В походе и без того забот хватает, вот пусть ими и займётся - всё меньше времени на дурь останется.
-═Вот, что я решил,═-═Свенальд заправил шнурок с оберегом за ворот рубахи.═-═Нынешний разговор мы продолжим, как вернёмся в Кенугард[63]. До той поры ты, Ульф, о нём забудешь, а ты, Спегги, ему не напомнишь. Я сказал - вы услыхали. Так?
Воевода дождался пока оба согласно кивнут. На сыне взор задержал чуть дольше.
-═Ну, вот,═-═хохотнул он.═-═Теперь у тебя рожа, словно горсть клюквы сожрал. Уймись, Ульф! Потерпишь. Но, и бездельничать тебе довольно. Мы увязли под этим проклятым городом, как лось в болоте. Приступом нам его не взять. Измором тоже. Уйти ни с чем мы не можем. Ни у меня, ни у княгини, ни у сотников нет решения. Найди его ты, сын. Докажи, что ты не только воин, но и вождь. Всё, иди теперь.
Ульф вновь кивнул, но подняться не поспешил.
-═Я хочу спросить, тебя, отец.
-═Ну,═-═воевода поморщился недовольно.
-═Спегги назвал меня неразумным мальчишкой, и ты с ним согласен. Не стану спорить, я молод и малоопытен, но не так уж и глуп,═-═Ульф вдохнул воздуху, чуть помолчал, будто собираясь сигануть в студёную воду, и высказал остальное на едином дыхании.═-═Ты всего лишь воевода. Сперва у Ингвара, теперь у Хельги. После станешь служить Свендославу. Но, спроси всякого, и он скажет, что ты рождён быть конунгом! И ты можешь им стать! Теперь, пока Свендослав - ребёнок, а кенугардская дружина слаба. В любую из ночей наши воины втопчут их в землю. Через седмицу мы без преград войдём в Кенугард и ты займёшь княжий престол. Нет, не княжий! Кенугард велик и править его землями подобает великому конунгу! Такому же, как Карл Пипинсон. Тебе, отец! Ответь же, почему ты медлишь?! Почему не возьмёшь то, что само идёт тебе в руки?!
Долгим безмолвным взором глядел на сына Свенальд. Ведомо было Ульфу, что от того взгляда и берсерки порой покрывались испариной. Сам же он на сей раз очей не отвёл, удержался. А горбун, тем часом, бочком-бочком, точно ворон, подобрался к воеводе, да зашептал на ухо негромко, так что Ульф едва и расслыхал:
-═Он мальчишка, ярл, всего лишь мальчишка. Неразумный от юности, а не от скудности ума.
Свенальд не сразу, но всё же кивнул, и тогда лишь сын его перевёл дыхание, а с ним вместе и Спегги, хоть не каждый бы то заметил. Воевода же, устало отерев чело грубою, как оселок ладонью воина, молвил:
-═Что ж, видно Боги так судили, чтобы ныне прозвучали все вопросы. Я отвечу тебе сын, и на сей раз велю накрепко запомнить мои слова! Ты теперь сказал то, что очевидно всякому, а прежде всех Хельге. Отчего же она терпит подле и меня, и мой хирд?
Ульф пожал плечами, а отец его видя то, поморщился с досадою.
-═Разве Спегги не велел тебе думать головой, прежде чем разить железом? Неверный выпад может стоить тебе жизни, но глупые слова могут стоить жизни всему твоему роду. Учись сам искать ответы, сын, и тогда ты не станешь говорить глупости. Ты прав, седмицы мне, пожалуй, с лихвою хватит чтобы сесть в Кенугарде. Но долго ли я там усижу? От матери тебе досталась славянская кровь, и всё же, ты слишком мало их знаешь. Я - инородец. Поляне не потерпят меня на княжьем престоле.
-═Но, ведь Вещий...═-═заикнулся было Ульф, однако Свенальд, воздев длань остановил его.
-═Хельгер, по велению Рюрика, был лишь пестуном у Ингвара. Правил, да не владел. То же и с Хельгой. Безродной чужеземке, будь она хоть трижды мудрой, нипочём бы не склонить упрямых кенугардцев, но в жилах её сына струится кровь Рюрика. Её терпят, меня же терпеть не станут. За седмицу я сяду в Кенугарде, а еще через седмицу буду, теряя воинов, прорубаться к причалам на Славутиче. К тем, где держу свои драккары. И удачею будет, коли к тому часу горожане их не спалят. Верно ли говорю, Спегги?