— Иди, иди…
Из кабинета начальника мужик вышел добрый час спустя, а с рассветом по улицам села, выбираясь на дорогу к Девичьему логу, проскакали четверо конных милиционеров. Дубинкин остался дожидаться результатов вылазки, хотя и был уверен: вернутся ребята ни с чем. В последнее время бандиты исчезали с поразительной ловкостью, уходили буквально промеж рук, как при игре в жмурки, иногда даже набирались наглости обстреливать милиционеров из засады, будто заранее зная, где они проедут. Вот это особенно тревожило. Неужели у них в милиции завелась контра? В который раз Дубинкин перебирал в уме всех сотрудников и приходил к выводу: нет и нет. Ругал себя за пустые подозрения, потом, однако, невольно возвращался к ним…
Вот уже который день по этой причине было у него настроение — хуже не придумаешь. Разговаривал, ходил, ел, читал бумаги с таким ощущением, как будто за ним, не отрываясь, следит чей-то насмешливо-злобный взгляд, ехидно вопрошающий: «Не надоело, чайничек-начальничек, ловить-догонять?»
В самом деле, вхолостую почти крутятся. Преступление за преступлением, не успевают записывать в книгу — и все не раскрыты. Да какие преступления! Не какая-нибудь мелкота, вроде квартирной кражи, а почище: в Николаевке убили избача и столкнули в полынью, в Новопокровке до последнего гвоздя обчистили магазин, в самом Итате, можно сказать, под носом у милиции склад обворовали. В воскресенье на базар люди боятся ездить. Сколько их было, таких случаев, вроде сегодняшнего: отберут у мужика лошадь, самого, если не прикончат, так инвалидом на всю жизнь сделают. Спрашивается, зачем грабителям лошади? Не накапливают ли силу, чтоб заварить кашу. Нет, не иначе, как действует контра! В Теплой Речке стало особенно неспокойно, наверняка кто-то народ баламутит. Милиционера ночью на улице застрелили, сельсовет подожгли. А кто — так и не дознались. Докладывал Дубинкин обстановку в Мариинск, в уездную милицию, но там сказали: у других не легче, на крупные банды силы бросили, обходись своим составом. А будешь паниковать — партбилет выложишь. А что, и запросто, долго разговаривать не станут. За революционный порядок в волости он первый ответчик. И опять же, какой он начальник! Рубал в Анжерке уголь, с «колчаками» сражался. И вдруг — на тебе, товарищ Дубинкин, милицию, командуй. Отбивался: в грамоте не силен. И слушать не захотели: в нашем деле, мол, главное — политическая грамотность и революционная справедливость и вообще рассуждать большевику не пристало, как и солдату на фронте…
Тревожный ход мыслей прервал вошедший, как принято, без стука старший милиционер Пастухов. Доложил, заметно спотыкаясь на согласных:
— Никаких следов! Разве что по деревням проехать, расспросить, не видел ли кто подозрительных.
Глаза Пастухова вдруг подернулись пеленой, губы мелко задрожали и голос стал с неприятной хрипотцой.
— Эх, Михаил Иванович! До чего дожили: с какими-то бандитами не можем справиться! Или наша власть слабая?
Дубинкин оборвал:
— Ты это брось, Пастухов! Хоть ты и увеченный врагами Советской власти, а не заговаривайся. Колчака сломали, а уж эту вшивоту запросто подавим.
Пастухов ушел, но взбаламученная им злость долго не оседала. Конечно, дерганый мужик этот Пастухов. Красноармеец из Ростова. Контузили, когда здесь бои проходили, оставили в селе выздоравливать. Оклемался — в милицию попросился. Заикается до сего дня… Ишь ведь как завернул, что власть слабая…
В тот день Дубинкину удалось лишь на минутку заскочить к себе наверх. Не разбирая вкуса, поел, что поставила на стол Елизавета, погулькал Николке, таращившему глаза из зыбки, поинтересовался, где шлындает Зинка, и снова бросился вниз по лестнице — как в пропасть провалился.
Взбодрилась, наконец, душа Дубинкина: что-то, кажется, начало проясняться. Ограбленный Зубов на улице случайно признал одного из бандитов, проследил, в какой дом тот зайдет и, минуя всех, выложил плоды своих наблюдений Дубинкину, который решил брать бандита сразу же. Дом на Почекутовской был знаком: в нем одиноким бирюком жил Николай Ферапонтов, могучий когда-то мужик, промышлявший конокрадством. Застигнутый однажды мужиками на месте преступления, он стал быстро чахнуть, однако выжил, хотя и остались кожа да кости. С этого времени и приобрел он прочную кличку Хилый.
Операция прошла без сучка-задоринки. Хилый не мог предупредить гостя, поскольку тот был мертвецки пьян, да и сам сопротивления не оказал. Был он злобно спокоен, но, когда Дубинкин распорядился обыскать дом, вдруг встревоженно заворочал глазами. Волновался не зря: в подполье под картошкой обнаружили целый склад оружия: трехлинейки, карабины, смит-вессоны, бульдоги, а в сарае ящик патронов и десяток гранат.