С тех пор он не ходил принимать эти двести граммов, а играл. Играл долго, закрыв глаза, играл до тех пор, пока губы, устав, не размякали, пока пресс не начинало ломить, словно перезанимался гимнастикой… Мелодия была все та же, пришедшая тогда, но Юрий Андреевич исполнял ее каждый раз по-новому, украшая все новыми звуками, фразами, настроением. И мелодия сильнее и сильнее затягивала в себя, теребила, требуя, чтобы ее записали, облекли в форму нот.
И вот наступил момент, когда он уже не в силах был этому сопротивляться, удерживать – в конце концов прокололо.
Спал, понимая, что спит, помня, что нужно проснуться пораньше и сесть. И ему виделось, как он поднимается, торопливо освежает лицо холодной водой, достает бумагу, готовит кофе, устраивается за столом на кухне и пишет… Когда-то он сочинял музыку, считался основным мелодистом в их джазовом ансамбле, но это было давно, так давно, что казалось почти и не бывшим на самом деле… Нет, было – остались фотографии, в серванте хранятся почетные грамоты лауреата…
Юрий Андреевич открыл глаза, надел очки, взял будильник с тумбочки. Светящиеся зеленоватые стрелки показывали без четверти шесть. Самое время. Отлично!
Осторожно, чтоб не разбудить жену, он сполз с дивана, снял висящую на спинке стула одежду. Сунул ноги в тапки. Прошел в ванную. Оделся. Включил воду, умылся, почистил зубы… Давно не чувствовал себя таким бодрым. Вот бы каждое утро так, а то ведь… Даже и не вспомнишь, что там бывает по утрам, – автоматический набор операций. В выходные – тщетное желание выспаться. Хм! Ведь доказано, что чрезмерный сон только вредит. Проспишь лишнее, и потом весь день как вареный. Все великие спали по пять-шесть часов и столько всего успели.
Распаляя себя такими мыслями, Юрий Андреевич вошел на кухню. Взял чайник, чтоб наполнить водой. Из раковины поднялись тучкой мошки, несколько, как сухие снежинки в ветер, ткнулись в лицо. Одна попала в нос.
– Да что ж ты! – Досадливо морщась, Юрий Андреевич стал выдувать ее, кашлял, отхаркивался…
Эти мошки завелись, скорее всего, из-за рассады на подоконнике. Жена с месяц назад посеяла в ящиках помидоры, перец, и вот с тех пор донимали мошки. В земле, что ли, перезимовали? Землю Юрий Андреевич привез замерзшей с дачи, еще осенью набрал два пакета.
Кажется, избавился. Продышался. Налил в чайник воды, поставил кипятиться. Мошки кружились над столом, над хлебницей. Обычно Юрий Андреевич и не замечал их, а тут понял: они не дадут работать. Замучают.
И стал ловить, давить между пальцев, прихлопывать ладонями. Вспомнил, что может хлопками жену разбудить, закрыл дверь. Продолжил охоту. Увлекся. Помахивал над ящиками рукой, и когда мошки взлетали из зарослей рассады – хлопал их, хлопал, гонялся по кухне…
Щелкнул чайник, вскипев. Юрий Андреевич заварил чашку «Нескафе». Огляделся. Мошек не было – то ли действительно всех перебил, то ли попрятались. Ну, можно приступить.
Пошел в комнату за бумагой.
– Юр, сколько времени? – неприятный со сна, хрипловатый голос жены.
– Шесть.
– Шесть часов? А что не спишь?
– Да тут мне… – Юрию Андреевичу почему-то стало неловко. – Надо тут…
– Что случилось?
– Ну… Поработать мне надо.
– Сегодня суббота ведь.
– Над своим… для себя поработать. Спи, пожалуйста.
Взял папку и вышел. Плотно закрыл дверь в комнату. Плотно закрыл дверь на кухню. Сел. Достал бумагу.
– Та-ак, – сладковато выдохнул и тут же плюнул: – Тьфу ты! – вспомнил, что забыл ручку.
Опять идти в комнату? Бродить, как лунатику, копаться в серванте, жену раздражать?… Встал, поискал на холодильнике, потом в ящике кухонного стола. Смятые целлофановые мешочки, консервный нож, скотч, изломанные свечки для торта, какие-то таблетки… Есть, слава богу. Попробовал, как пишет. Ручка писала. Хорошо…
Устроился на табуретке. Отпил кофе. Горький. Добавил сахара, тщательно размешал. Попробовал. Как раз… Протер очки чистым полотенцем. Смотрел на бумагу, на тонкие полоски нотного стана. Почему-то стало не по себе. Стало боязно прикоснуться к нему ручкой, замарать эту чистоту, нарушить порядок. И мелодия, которую столько дней повторял в классе, бормотал по дороге на работу и с работы, сейчас перестала звучать. Затаилась, спряталась, точно бы тоже испугалась.
Юрий Андреевич поднял чашку, сделал несколько быстрых глотков. Ждал, что сейчас мелодия оживет, зазвучит, начнет легко превращаться в ноты… Сейчас бы кларнет. Казалось, простого прикосновения к нему будет достаточно, чтобы вспомнить и записать.