– Если их двое, – повторил Конан, – а не больше… Я не хотел бы здесь никого убивать. Это означало бы нарушить красоту.
И сам удивился собственным словам. «Все это – влияние Тьянь-По, – подумал варвар сердито. – Я начинаю выражаться как он. Если я проведу в этой стране хотя бы несколько лун, то начну думать как кхитаец. А еще через зиму у меня сделаются раскосые глаза, и я уменьшусь в росте. Буду сухонький и жилистый… Ужас!"
– Учитель Тьянь-По сказал, что хрустальный шар находится где-то наверху пагоды, – напомнил Гун.
– Ты очень шумишь, – сказал ему Конан одними губами. – Ты большой.
– Вы больше, учитель Конан, – напомнил Гун.
– Учитель Конан больше ученика Гуна не только телом, но и духом, – заявил Конан. – Поэтому он умеет ждать и оставаться неподвижным.
В этот момент стражник, стоявший на ступеньках пагоды, перестал зевать и насторожился.
– Кто здесь? – проговорил он, вытягивая шею и глядя точнехонько в ту сторону, где за кустом прятались шпионы Тьянь-По.
Конан скроил угрожающую гримасу, которую его спутники совершенно верно истолковали как знак молчать и никак не комментировать случившееся.
Затем, по знаку Конана, оба ученика выскочили вперед и принялись за стражника. Первым же ударом Гуна он был опрокинут и покатился по ступенькам прямо под ноги к Инь-Таю. Быстрый и тощий, Инь-Тай подпрыгнул и приземлился обеими босыми пятками на поверженного врага. Он метил ему в голову, чтобы тот потерял сознание и не смог причинить неприятностей непрошеным гостям, однако промахнулся и угодил в бок. Босая ступня Инь-Тая налетела на выпирающую бедренную кость. Тонкий шелк халата отнюдь не смягчил удара. Оба противника одинаково взвыли от боли и сплелись в объятии. Стражник норовил придушить Инь-Тая, а тот, в свою очередь, старался угодить острым локтем тому под дых или в горло. Ни один не преуспел в своем намерении. Подумав, Конан неспешно вышел из своего укрытия и оглушил стражника аккуратным ударом кулака в висок.
Инь-Тай выбрался из-под своего соперника, поднялся на ноги и принялся кланяться Конану:
– Благодарю, учитель Конан. Это было своевременно, а ведь сказано у древних мудрецов: «Своевременная помощь – драгоценность, в то время как опоздавшая – прокисшее молоко и тухлое мясо…»
– Еще у этих мудрецов сказано: «Поторопись, не то схлопочешь от того, кто только что спас твою никчемную жизнь!» – проворчал Конан. – Вперед! Нам нужно забраться на самый верх пагоды и вытащить оттуда хрустальный шар. Надеюсь, ты догадываешься, как это сделать.
Оба побежали вперед. Гун уже скрылся за резными деревянными колоннами пагоды, выкрашенными в темно-красный и золотой цвета.
Все трое оказались в маленьком помещении, со всех сторон открытом свежему воздуху. Колонны поддерживали низкий потолок. Балки в виде драконов, сплетенных хвостами, с позолоченными мордами и красными извивающимися усами, скрещивались над головами вошедших. У каждой из шестнадцати колонн на невысоких столиках стояли кувшины и пузатые круглые сосуды с какими-то веществами. Конан решил, что нет времени выяснять это. Если обитатель пагоды – настоящий колдун, то лучше не прикасаться к его имуществу.
В этот миг Инь-Тай споткнулся и рухнул на пол. Стараясь удержать равновесие, он взмахнул руками и задел кончиками пальцев один из столиков. В последнем усилии не повалиться, он уцепился за край столика.
Это оказалось роковой ошибкой: Столик покачнулся, и кувшин, стоявший на нем, опрокинулся. С оглушительным грохотом кувшин разлетелся на кусочки. Только тут Конан понял, что материал, из которого был сделан этот сосуд, – не глина, а камень. Алебастр или нефрит. Очень тонкая работа. Была.
Теперь весь пол оказался усеян острыми осколками, и, что еще хуже, залит содержимым кувшина. А содержал в себе кувшин, убитый неловким учеником, ничто иное, как масло.
Не успел Конан крикнуть: «Берегись!» и поделиться со своими спутниками последним открытием, как массивный Гун медленно разинул рот и протяжно, басовито заорал:
– А-а-а!…
Его толстые ноги поехали по маслу, расползаясь в стороны, и спустя миг Гун грянулся об пол. Инь-Тай попытался встать и снова упал.
Привлеченные шумом, сюда уже бежали стражники. Их оказалось не двое, а гораздо больше. Как и предполагал Конан. Впрочем, киммериец полагался на свою силу и длинный двуручный меч. Как ни гордятся кхитайцы своей борьбой, против меча им не устоять. Что бы там они ни говорили о чудо-бойцах, способных порвать мечника голыми руками, – киммериец отказывался верить в подобную нелепость.
Зарычав, как дикий зверь, Конан выдернул из ножен меч и ринулся в атаку.
И… неведомая сила притянула его к земле!
Конан обнаружил себя барахтающимся на полу среди учеников. Впрочем, и стражникам пришлось нелегко. Каждый раз, когда они пытались атаковать, их ноги отказывались слушаться и вели их совершенно не в ту сторону.
Повалилась небольшая каменная статуя, изображавшая божество неба, флегматичного голого толстяка, восседавшего на облаке и созерцавшего жировые складки на собственном животе. Голова божества откатилась в сторону и больно ударила Гуна под колено. Тот завопил, махнул кулаком, чтобы отразить атаку скользящего к нему стражника, но промахнулся мимо цели. Стражник проплыл дальше, не в силах удержаться на месте, и врезался в стену. Обрушился еще один сосуд. Новая порция масла щедро выплеснулась на пол.
Конан понял, что настала пора скрываться с места происшествия. Что бы там ни случилось дальше, незачем киммерийскому воину барахтаться в луже масла вместе с кучей вопящих кхитайцев.
Он осторожно поднялся на четвереньки и пополз к выходу.
– Учитель Конан! – возопил Гун. – Куда вы?
– Учитель удаляется для осмысления действия, – ответил Конан. – Ученик продолжает действовать. Истинная мудрость – в созерцании.
«Что я несу! – в ужасе подумал он. – Они поймут, что я удираю!»
Однако ученики приняли это объяснение без рассуждений и продолжили свою бесславную битву. Что касается Конана, то он поступил согласно старой воинской мудрости: отошел с поля проигранной битвы, чтобы обдумать, как быть с результатами неминуемого поражения и прийти на помощь тем, кого еще можно спасти.
Иными словами, киммериец спасся бегством и засел в чаще леса, покрывавшего склоны горы Размышлений, некогда дикой и лохматой.
Стайка разноцветных птиц заполнила воздух. Затем показался человек. Он шагал, окруженный птицами, и был похож на какое-то сказочное существо. Это был старик с длинной белой бородой и белоснежными волосами, заплетенными в косу. Просторный халат до пят, расшитый изображениями цветов и птиц, облекал его худое, но крепкое тело. Коричневое узкое лицо казалось почти черным в обрамлении сплошной белизны волос и пестроты светлой одежды. В руках старик держал только что срезанные живые цветы. Цветы были прикреплены к его плечам, локтям, они украшали его прическу и висели за ушами. Крохотные птички, щебеча, зависали над этими цветами, садились человеку на руки, осторожно касались клювиками его ушей и щек.
Завидев его, стражники прекратили барахтаться на масляном полу и застыли в почтительных позах. Точнее – в тех позах, какие им удалось принять при сложившихся обстоятельствах. Каждый из них в душе надеялся, что учитель вникнет в обстоятельства и не станет наказывать их слишком сурово.
Инь-Тай и Гун последовали примеру своих недавних противников. Они замерли и прижались лбами к доскам. Тин-Фу приблизился и несколько мгновений задумчиво созерцал открывшуюся ему картину.
Видимо, он находил ее достаточно забавной, потому что несколько раз улыбка появлялась на его лице. Затем он широко развел руками. Птицы взлетели в воздух, оглашая беседку шумным чириканьем.
– Так, – выговорил Тин-Фу, – кто решится объяснить мне, что здесь происходит?
Один из стражников приподнялся и заговорил:
– Господин учитель, эти двое решились войти в пагоду Размышлений, дабы украсть отсюда масло…
– Масло? – удивился Тин-Фу. – Для чего каким-то бродягам красть у меня масло?