Сочинение - другая особенность советского политического дискурса. Оно приобретает две основные формы - либо соединяются посредством союза "и" два понятия (или большее их число), которые в обычной русской речи, т.е. за пределами данного "дискурса", синонимами не являются: например, "партия", "народ" - результат "партия и народ". Либо, при другой форме сочинения, союз "и" вообще устраняется и логические отношения между соединенными понятиями вообще приобретают форму, не поддающуюся интерпретации: например, "партия, весь советский народ"; "комсомольцы, вся советская молодежь".
Результатом этой процедуры оказывается следующий семантический парадокс: огромное количество понятий, в конечном счёте, оказывается как бы синонимами друг друга, чем и навевается идея об их действительном соотношении в "жизни", о чём-то вроде их "тождественности". П.Серио приводит такой список сочиненных понятий - иллюстрация парадокса [Seriot 1985, 95]: партия = народ = ЦК = правительство = государство = коммунисты = советские люди = рабочий класс = все народы Советского Союза = каждый советский человек = революция = наш съезд = рабочие = колхозники = беспартийные = рабочие совхозов = специалисты сельского хозяйства =... и т.д. (мы пропускаем часть списка)... = народы всех братских республик Советского Союза = общество = инженеры = техники = конструкторы = учёные = колхозное крестьянство = крестьяне = делегаты XXII съезда = народы других стран = всё человечество = трудящиеся всех стран = весь социалистический лагерь = социализм = массы = миллионы.
Точно такое же соотношение касается и тех, кто произносит "отчётный доклад". Но здесь вопрос даже сложнее: “Что делает Хрущев или Брежнев, "выступая с докладом"?” - "читает доклад" (или: "зачитывает" его)? "произносит доклад"? "делает доклад"? и т.д. Очевидно, что все эти разные формы предполагают разное авторское участие, разную степень ответственности докладчика за текст доклада. И, совершенно подобно тому, что мы отметили выше при "номинализации", здесь происходит "исчезновение авторства" и одновременно "исчезновение ответственности": официально приемлемо почти только одно выражение - "выступил с докладом".
С другой стороны, к тому же результату ведёт и "сочинение", итогом чего оказывается, что "источником" текста является: я (= Генсек) = ЦК = вся партия = наша страна = мы, а его "получателем", "адресатом": делегаты съезда = все коммунисты = народ = все прогрессивное человечество = все люди = мы [Seriot 1985, 71].
Рассмотрим теперь некоторые общие признаки дискурса вообще. Дискурс, по-видимому, создаётся не во всяком языке, или, точнее не во всяком ареале языковой культуры. Мы увидим далее (в разделах 2 и 3), что дискурсы, в частности, "дискурс царя Эдипа", выделяются в древнегреческом языке соответствующей эпохи. Это связано, по-видимому, с наличием особого мифологического слоя в греческой культуре того времени. Но не является ли дискурс всегда, в том числе и в наши дни, выражением какой-то мифологии?
Во всяком случае, дискурс не может быть сведён к стилю. И именно поэтому стилистический подход, создание стилистики как особой дисциплины в рамках изучения данного языка, - в настоящее время уже не является адекватным. П.Серио [Seriot 1985, 287] хорошо показывает это на примере сравнения русского политического дискурса с переводами его текстов на чешский язык. Возьмём, к примеру, такое высказывание из советского политического дискурса: "В отличие от других форм организации общественно- производственного труда учащихся школьная бригада помогает наиболее удачно решать задачи массового вовлечения подростков и юношей в колхозное производство, обеспечения их труда педагогическим и агротехническим руководством, выполнения учащимися всего комплекса полевых работ, применения механизации".
Перевод: "Na rozdil od jinych organizacnich forem spolecenske vyrobni prace zaku роmаhu skolni brigada nejzdarileji resit ukol, aby byla dospivajici mladez masove zarazena do kolchozni vyroby, aby jejl praci bylo zajisteno pedagogicke a agrotechnicke vedeni, aby zaci vykonavali cely komplex polnich praci a aby bylo vyuzito mechanizace".
Если подходить к сравнению этих образцов текста только с точки зрения языковой "характерологии" и сравнительной стилистики, как это предписывалось в духе соответствующего определения языка..., то останется как раз неучтённым и неосознанным то различие, что русско-советские номинализации по-чешски передаются развёрнутыми фразами и, следовательно, в чешском языке не существует фундаментальная двусмысленность советского политического дискурса, которая отмечена выше.
Другая особая, конституирующая черта дискурса состоит в том, что дискурс предполагает и создаёт своего рода идеального адресата (как говорит П.Серио, un Destinataire ideal). Этот "идеальный адресат дискурса" отличен от конкретного "воспринимателя речи" (un recepteur concret), каковыми являются, в частности, все делегаты съезда КПСС, сидящие в зале заседаний съезда и слушающие отчётный доклад. "Идеальный адресат, - говорит П.Серио, - может быть определён как тот, кто принимает все пресуппозиции каждой фразы, что позволяет дискурсу осуществиться; при этом дискурс-монолог приобретает форму псевдо-диалога с идеальным адресатом, в котором (диалоге) адресат учитывает все пресуппозиции. В самом деле, отрицать пресуппозиции было бы равносильно отрицанию правил игры и тем самым отрицанию за говорящим-докладчиком его права на место оратора, которое он занимает".