Дневник для Кафки - не просто привычка и, конечно, не самоцель, он - инструмент, инструмент в борьбе с самим собой, инструмент автопедагогики. Частично его содержание составляет обсуждение возможностей жить (то есть писать) и констатация невозможности их реализации. Это - тяжба, так хорошо знакомая нам по прозе Кафки; тяжба настырная, утомительная, непрекращающаяся; аргументы чередой привлекаются в нескончаемом процессе обсуждения pro et contra. Вылазки во внешний мир фиксируются, в основном, для того, чтобы пополнить запасы аргументов; если бы не эти вылазки, то борьба закончилась бы быстро - вместе с доводами. Вопрос заключается в том, зачем вообще Кафка вёл дневник. Кажется, он был необходим ему, чтобы самой фиксацией, дневниковой хронологией упорядочить тёмный хаос «процесса», который писатель вершил над собой. Эта тяжба - основной источник прозы Кафки; неудивительно, что другую часть его дневника занимают наброски к будущим вещам, записи снов, подсмотренных мимолетных сценок и уличных картинок, которые он явно собирался использовать в будущих сочинениях. Вяземский в «Записных книжках» создаёт исторически ограниченный «внешний мир», Кафка в дневниках - а-исторический внутренний мир, в который, несмотря на несколько метких наблюдений, почти ничего не проникает извне. Его запись в день начала Первой мировой войны несколько напоминает дневник Николая II: «Германия объявила России войну. После обеда школа плавания». 11 дней спустя война с Россией даёт себя знать совершенно особым, кафковским, способом: он заносит в дневник прозаический отрывок «Воспоминание о дороге в Кальду», который начинается так: «Когда-то, много лет тому назад, я служил на узкоколейке в глубине России». Это чуть ли не лучший образец малой прозы Кафки. Факт начала войны превращается в его сознании в очередное видение, аллегорию экзистенциального удела: Богом забытая хибара на российской железной дороге, одиночество, бессилие, отчаяние, безнадёжная борьба.
В дневнике Кафки действительно много прозаических фрагментов; это ставит вопрос о соотношении жанров «дневника» и «фрагмента». В книге «Ролан Барт о Ролане Барте» можно обнаружить такой фрагмент: «Прикрываясь как алиби отказом от развернутых рассуждений, начинаешь регулярно писать фрагменты; и от фрагмента незаметно переходишь к “дневнику”. Раз так, то не получается ли, что всё здесь написанное имеет целью получить право вести “дневник”...)». Действительно ли, организовав фрагменты хронологически, поставив дату в начале каждого из них, мы получим дневник? Не есть ли само сочинение «фрагментов» лишь шаг к ведению «дневника»?
Нет. Фрагмент, если он не следствие некоей внешней, физической катастрофы, разрушившей полный текст, а продукт авторской стратегии, работает с идеей «полноты»; читателю фрагмента предлагается эту полноту «вообразить», достроить в сознании, узнать по когтям льва. Автор фрагмента рассчитывает на определённый эффект, он знает, чем закончится сюжет, осколок которого он предлагает. Дневник имеет дело не с полнотой, а с протяженностью, он вытянут вдоль временной оси, и читатель никогда не догадается, когда же будет последняя запись. Дневник, состоящий из одних фрагментов, не фиксирующий, а только рассуждающий, - не настоящий дневник; датировка записей становится в таком случае ненужным украшением; к примеру, записи Лидии Яковлевны Гинзбург никак нельзя назвать «дневником».
Сама Гинзбург обращает внимание на ещё одно важное отличие. «Пишущий дневник продвигается наугад, не зная ещё ни своей судьбы, ни судьбы своих знакомых. Это поступательная динамика, исполненная случайностей и непроверенных событий. Роман обладает ретроспективной динамикой, предполагающей закономерности и оценки». Добавим от себя, не только «роман», но и «фрагмент». Разница - в принципе отбора материала. Тот, кто ведёт дневник, безусловно, отбирает события и мысли прошедшего дня (иначе каждая дневниковая запись стремилась бы к бесконечности; колоссальный «Улисс» Джойса - ведь только скелет, сухой конспект гипотетического полного описания одного дня!), но делает выбор из того, что случайно попало в поле зрения; он не знает, что, в конце концов, получится из каждой вещи и ситуации, будет ли это иметь значение для жизни его и окружающих. Автор фрагмента (как и романа, рассказа и проч.) отбирает материал, следуя логике выдуманного сюжета (или невыдуманного, но такого, финал которого ему известен). Дневник пассажира «Титаника» и роман в виде фрагмента дневника пассажира злосчастного лайнера будут повествовать о разных вещах.