«Мать напрасно так старается, — думал Ингмар Ингмарсон, — здесь никто и не думает ехать в город за Бриттой и привозить ее сюда. Ей нечего было пугаться березовых арок, ведь я это сделал только для того, чтобы оправдаться перед Богом: „Ведь я был готов сделать это! Ты же видишь, что у меня было такое намерение“. Но поступить так на самом деле — это совсем другое».
— Когда я видела Бритту в последний раз, — продолжала Кайса, — стояла глубокая зима. Я шла по узкой тропинке через лес. Идти было очень трудно, потому что снег начинал таять и на тропинке было скользко. Вдруг я увидела, что кто-то сидит на снегу, я подошла ближе и узнала Бритту. — «Что это ты гуляешь одна в лесу?» — спросила я ее. — «Да, я гуляю», — ответила она. Я остановилась и глядела на нее, потому что не могла понять, чего она хочет. — «Я хочу поискать, не найду ли где отвесной скалы», — сказала Бритта. — «Сохрани тебя Бог, уж не хочешь ли ты броситься с нее?!» — спросила я, потому что у нее был такой вид, словно она не хочет больше жить.
«Да, — сказала она, — если я найду скалу достаточно высокую и отвесную, я брошусь с нее». — «Постыдись, Бритта, разве тебе плохо живется». — «Я — дурная женщина, Кайса». — «Да, что ты такое говоришь?!». — «Когда-нибудь я сделаю что-нибудь дурное, лучше мне умереть». — «Что за пустяки ты болтаешь, дитя?» — «Да, я стала злой, когда переехала сюда». — Потом она подошла ко мне совсем близко, и глаза у нее были как у безумной. — «Они только и думают, как бы мучить меня, и я тоже только и думаю о том, как бы помучить их». — «Тебе так кажется, Бритта — они люди добрые». — «Они только и думают, как бы меня опозорить». — «Ты это им говорила?» — «Я никогда с ними не разговариваю. Я все время только думаю о том, что я им могу сделать плохого. Да, я подумываю, не сжечь ли мне усадьбу; ведь он очень дорожит ею. А то я думаю, не дать ли коровам яду: они такие старые и уродливые, и у них такие набрякшие веки, что они почти похожи на него». — «Собака, которая лает, не кусает», — сказала я. — «Что-нибудь дурное, да я уж сделаю ему, — сказала она. — До тех пор я не успокоюсь». — «Ты сама не знаешь, что говоришь, — сказала я. — Ты сама себе не даешь покоя».
Тут Бритта изменилась в лице и начала плакать. Она выглядела такой кроткой и говорила, как ей трудно бороться со всеми этими злыми мыслями. Потом я проводила ее назад в Ингмарсгорд, и на прощанье она обещала мне не делать ничего дурного, если я только буду молчать. И тогда я начала думать, кому я могла бы рассказать об этом, — сказала Кайса, — потому что мне казалось, неловко идти к таким важным господам, как вы.
В эту минуту прозвонил колокол на крыше конюшни — послеобеденный отдых кончился. Матушка Мерта спешила закончить разговор с Кайсой.
— Послушайте, Кайса, не думаете ли вы, что между Ингмаром и Бриттой опять все может наладиться?
— Что? — спросила изумленно старуха.
— Я хочу сказать, если она не уедет в Америку, вы не думаете, что он женится на ней?
— Откуда мне знать? Нет, я этого не думаю.
— Может быть, она откажет?
— Да, наверное, откажет.
Ингмар сидел, свесив ноги с кровати.
«Теперь ты узнал все, что тебе нужно было знать, Ингмар, — думаю, что завтра ты можешь ехать, — сказал он, стукнув кулаком по кровати. — Напрасно мать думает, что сможет удержать меня, показывая, что Бритта меня не любит».
Он продолжал стучать кулаком по кровати, словно желая что-то вколотить не то в нее, не то себе в голову. «А все-таки я попытаюсь. Мы, Ингмарсоны, всегда начинаем заново, если что-то не ладится. Настоящий мужчина никогда не успокоится, пока женщина сходит с ума от злости к нему».
Никогда еще он не чувствовал так глубоко своего поражения, и горел жаждой хоть как-то это исправить.
— Я не я буду, если не заставлю Бритту чувствовать себя счастливой в Ингмарсгорде, — сказал он.
Он в последний раз стукнул кулаком по кровати и встал, чтобы идти на работу.
— Воистину, это Ингмар-старший прислал сюда Кайсу, чтобы заставить меня ехать в город! Это так же верно, как и то, что я сам стою здесь!
IV