Я сказал, что, будучи инженером, очень интересуюсь решением парадоксальных задач.
— Тогда вы — человек своего времени! — Он засмеялся — как будто подняли тяжелый засов, не использовавшийся много лет. — Боюсь, я принял иррациональное. Теперь оно почти норма. Но вы еще достаточно молоды, чтобы думать, будто можете переделать мир к лучшему. — Он внезапно оживился. — Бог Христа — ipso facto[416] бог случая.
Он обнял меня за плечи, похлопал по шее, как старший брат, будто обещая поддержку и одобрение. Возможно, он, младший из Квелчей, всегда мечтал установить отношения, в которых был бы лидером. Я думаю, со мной он их и искал. Этот человек отчаянно нуждался в протеже, а я все еще мечтал о наставнике. Возможно, я слишком уж много позволял Квелчу — и об этом мне позднее пришлось пожалеть.
Мы миновали четвертый угол и оказались позади наших коллег. Окруженные толпой местных мелких торгашей, они собрались вокруг большого туристического автомобиля. Все потягивали лимонад, который разливал безупречно одетый слуга в феске. На заднем сиденье огромного «мерседеса» расположился маленький смуглый человек в белом атласном костюме и блестящей панаме, которую он снял, когда ветхий паланкин Эсме опустился и взметнулись клубы пыли.
— Познакомьтесь с боссом, — сказала миссис К., представляя нас сэру Рэнальфу Ститону, в руках которого теперь находилась наша судьба.
Мы приветствовали его с энтузиазмом пассажиров, потерпевших кораблекрушение и узнавших о спасении. Он, пожимая руку Эсме, откликнулся с энтузиазмом, вдвое превосходившим наш.
— Какое восхитительное зрелище! Наверное, это наша вторая прекрасная звезда! Садитесь в автомобиль, леди. Мне нужно все о вас узнать.
Я удалился от миссис Корнелиус и моей Эсме, пока они жеманничали вокруг сэра Рэнальфа. Он был в руках профессионалок. Я мог положиться на них; они ловко делали свое дело, и всем остальным оставалось только ожидать позитивных результатов. Вольф Симэн расстегнул рубашку, стал пунцовым и притворился, будто поправляет какую-то деталь в своей кинокамере. Когда я заметил, что девочки теперь — наш самый крупный актив, он пробормотал что-то язвительное о собственном таланте, который всегда был лучшим нашим достоянием. Он как раз собирался развить эту тему, когда загудел клаксон и мы, улыбаясь и стоически оставаясь любезными, обернулись к сэру Рэнальфу, который заканчивал раздавать аккуратно упакованные обеды и ужасные бутылки «Басса»[417].
Как я сожалею, что не смогу вас пригласить на второй завтрак в «Мена-палас», — сказал маленький человек, склонившись, чтобы поцеловать изящную розовую руку миссис Корнелиус изящными розовыми губами. — Но мы скоро что-нибудь устроим.
— Вы должны еще получить известия от наших хозяев в Голливуде, как я полагаю? — спросил Симэн.
Боюсь, что так, мой юный друг. Сейчас праздники, понимаете? Во Флориде, и в Вермонте, и в прочих местах — куда ни обратись, все уехали на Рождество и Новый год. Валентино, очевидно, отбыл из Гавра шестнадцатого января. Я отправил запрос в Александрию, и, судя по всему, мистер Бэрримор вышел из отеля, а потом в течение нескольких дней его не видели. Есть предположение, что он пересел с «Надежды Демпси» на яхту лорда Уитни, которая отправлялась на Корфу в новогоднюю ночь.
— Бэрримор? — спросила миссис Корнелиус, балансируя на подножке автомобиля. — Какой?
— Отсутствующий исполнитель главной роли, милая леди. Я ужасно сожалею, но вы, как предполагалось, должны были с ним встретиться, понимаете ли, в Алексе. Все очень опасались, что он потеряется, если вы не соберетесь там вместе. Очевидно, телеграмма не дошла…
— Их было так много, — сказала она.
— А это Джон или Лайонел? — осторожно спросила Эсме.
— Я только знаю, что не Этель[418]. Но Джон не один раз посылал кого-то вместо себя, а сам отправлялся по делам. Он, как мне кажется, вроде бы розыгрыши любит.
В его слабом, но ясном голосе слышалась какая-то особая мелодия, напоминавшая сдержанное пение канарейки. Голос стал звучать иначе, мягче, когда сэр Рэнальф обратился к женщинам, словно он стремился загипнотизировать собеседниц. Я никогда прежде не слышал такого голоса, и он мне показался не особенно приятным. Мне померещилось, что миссис Корнелиус почувствовала отвращение при его звуках, но изо всех сил постаралась скрыть неприязнь и продолжала вежливую беседу. Она явно испытала облегчение, когда смогла отойти. И тогда настоящей звездой стала Эсме, которая сумела показать, что с крайней неохотой расстается с человеком, наделенным непреодолимым обаянием. Он, в свою очередь, пожимал ей руки, гладил по щеке, нашептывал комплименты в ее крошечное розовое ушко, а потом позволил ей медленно удалиться, прежде чем переместил свое массивное тело с заднего сиденья на переднее и, нетерпеливо взмахнув рукой, приказал шоферу возвращаться в Каир.
417
418