— Ты сделал все, тшто мог, тштобы оно сработало, Иван. — Она сидит в своем древнем кресле, по-прежнему красивая, и все ее воспоминания разложены вокруг. — Это не твоя вина, тшто треклятый мир не оправдал твоих ожиданий. С детьми то же самое. Прими все как есть, тшорт побери. И живи одним днем.
Она была фантастической легендой — такой уступчивой в моих руках. Я задыхался. Радость почти приносила муку. Эсме прошла мимо, и наши взгляды встретились. Она улыбнулась. Я снова пристально посмотрел на миссис Корнелиус, сжимая ее изо всех сил, пока не услышал: «Снято!» Я был потрясен, а она обмахивалась своими перьями, кривила прекрасные губы, дуя себе на лицо, и решительно требовала пива.
— Уф! Это затшем же надо было такие обнимашки устраивать, а, Иван?
Едва способный дышать, не в силах произнести ни слова, я взглядом показал, что согласен с ней, но втайне я наслаждался происходящим. Если сумасбродство Голдфиша помешает нам снять новые дубли, я, по крайней мере, добился того, что мечты воплотились в реальность и запечатлелись на пленке! Наконец-то я сжимал в объятиях ту, что олицетворяла идеал женственности (трезвую!), ту, что была моей женой, — в один неизмеримо волнующий миг! Я думаю, Эсме, повторяя свою роль, сопереживала, как умеют только женщины, моему физическому и интеллектуальному удовольствию — тому, чего она сама никогда не могла во мне пробудить. Да, она удовлетворяла мои возвышенные устремления и воплощала мой идеал женского совершенства, она понимала мою душу и мои самые примитивные желания, но только миссис Корнелиус по-настоящему поняла мое сердце.
— ОК, снято! ОК, снято! — Облаченный в яркий хлопок Радонич поднял вверх большой палец; то была его высочайшая похвала.
Печальный Вольф Симэн вытирал пот со лба; на его лице выразилось слабое удивление. Все мы знали, что запечатлели на экране волшебный миг.
Позже я стоял в песке у основания великой пирамиды. Меня рвало. Я понял, что получил солнечный удар.
Глава пятнадцатая
Наша история наконец начала обретать форму. Я медленно оправлялся от легкого солнечного удара и чувствовал прилив эйфории и уверенности в себе, ожидая съемок великолепной развязки нашего фильма, в которой отразится вводная часть и ключевой фрагмент в погребальном зале (я как раз дорабатывал окончательную раскадровку, уже имея ясное представление об эпизоде). Мой сценарий был несколько схематичным, но я обладал классическими навыками, нужными для романтического повествования: требовалась некоторая отстраненность, чтобы история не погрузилась в ложный пафос. Съемки шли гладко, сэр Рэнальф Ститон оплачивал наши расходы из своего кармана, и мы были благодарны ему за такую поддержку. В мой день рождения, четырнадцатого января 1926 года, в полном египетском костюме, я еще раз обнимал миссис Корнелиус, но она смущалась из-за недостатка одежды, и мы решили, что снимем сцену позже. Даже нашему покровителю, сэру Рэнальфу, стало очевидно, что нужно выбрать новую натуру для съемок. В Мемфисе оказалось недостаточно руин и атмосферы, а Сахара просто не производила впечатления, и мы ухватились за предложение Ститона при первой же возможности сесть на пароход и поплыть по Нилу к Луксору и знаменитым памятникам Карнака[419], центра великой Фиванской империи; в это время в Карнаке было меньше туристов и, как заметил мне Малкольм Квелч, гораздо меньше помех.
419