Владение Франции, Англии и Испании, Танжер мог однажды стать местом, которое явилось мне в той первой мечте. «Надежда Демпси» останавливается в пылающем утреннем тумане, чтобы бросить якорь поблизости от города, там, где грязные коричневые и оранжевые моторные катера носятся взад и вперед между пароходами и причалом.
Круизный корабль словно стряхивает белую пену — пассажиры забираются в эти катера (единственный способ достичь берега), а следующее за ними суденышко нагружено только чемоданами и коробками; дальше виднеются волны белого хлопка и персиковых кружев — группа немецких леди с розовыми зонтиками от солнца и в вязаных перчатках несется по пенной воде, чтобы пару недель пофлиртовать с экзотическим миром. Глядя в бинокль капитана Квелча, я слежу, как другие туристы высаживаются на причал, чтобы направиться прямиком в Фес и Рабат, а солдаты, прежде всего из испанского Иностранного легиона, обеспечивают их безопасность, но, думаю я, не душевное спокойствие. Ничто не защищает их от орд маленьких мальчиков, продавцов хлама, торговцев коврами, насмешливых поставщиков таинственных влажных сладостей, скрытых от солнца твердой коркой черных жуков, которых я принимал за изюм, пока они не зашевелились.
— Odi profanum vulgus et arceo[265]. — Капитан Квелч присоединяется ко мне, прихватив бинокль, чтобы осмотреть порт. — Однако это — наш последний шанс пополнить запасы. — Мы извели довольно много lе poudre[266] за минувшие несколько ночей.
— Тшетыре полпинты в «Магпай и Стамп»[267] — а ну-ка! И парочку рома для бодрости духа! А с фаршем пирог прехорош, красив он и красен, как ни возьмешь! А потшему, а потшему? Все потому, тшто нитшего я не теряла. Ведь если кушать хорошо, и думать хорошо, и радовать себя истшо, истшо, истшо, тогда Ерусали-и-им — тшертовски мало! — Миссис Корнелиус, развеселившись, прогуливается по палубе, уверенно и профессионально напевая песню, которую она всегда вспоминает, когда хочет, по ее словам, набраться до чертиков; она тычет пальцем, указывая на стоящих в доке ослов.
— Альберт Шевалье — один из моих любимцев! — Капитан Квелч приподнимает фуражку. На нем старомодный шейный платок, нарядный короткий белый пиджак и синие брюки в обтяжку — настоящий морской джентльмен. — Забавно и не вульгарно, а, дорогая леди? — Он проводит пальцем по маленькой царапине на скуле.
Миссис Корнелиус остается неумолимой.
— Вооптше-то, — произносит она с великолепным акцентом, — мне больше по нраву Гас Элен[268].
На палубу поднимается швед, который изрядно смущается, обнаружив здесь такое сборище, поскольку обычно только он один выходит на прогулку перед завтраком. Он неприветливо глядит, как его возлюбленная, звезда его фильма, нетерпеливо устремляет взоры к берегу, будто надеясь высмотреть неведомого друга. Он пытается развернуться и уйти, но капитан Квелч хватает его за руку.
— Скажите, дружище, разве это не похоже на Вавилон?
— Мы не собираемся снимать фильм о Вавилоне, капитан Квелч. Нам не нужен Содом или даже Гоморра. Боюсь, не сохранилось никаких свидетельств о египетских оргиях.
— А мне казалось, в одной из телеграмм мистера Г. определенно упоминалась оргия. И мой брат говорит, что они просто не могли остановиться, хотя это было, наверное, что-то религиозное. — У капитана Квелча вошло в привычку дразнить шведа, которому явственно недостает чувства юмора.
265
Противна чернь мне, чуждая тайн моих
268