— Это Маша из хирургического, — пояснил мне Марголин, — знаю, славная девушка. Такая плохого не посоветует.
— Да нет же, — вмешался дед, — это наша Машка из десятой квартиры; у нее еще шкет в спецшколе учится. Соцработники там им занимаются, медработники разные. А то совсем с ним никакого сладу-то не было.
Мы поблагодарили их за воду с сиропом и вернулись к «Субару».
— Боялась, значит, — сказал Марголин задумчиво, — и в общественных местах боялась появляться.
— Не занимайся ерундой, — сказал я, — террора она боялась.
— Ерунду говоришь ты, — сказал он, — я ведь тоже в этой стране живу.
— Ну, а у нее тонкая женская душа, — ответил я, — и вся жизнь впереди.
— Хорошо, — подытожил он, — идем в десятую квартиру.
Я мрачно на него посмотрел, и мы пошли.
Маша оказалась крашеной блондинкой, на мой вкус несколько полноватой, с яркими губами, неправильными чертами лица и черными корнями волос; сквозь тонкую ткань блузки просвечивали большие соски. Она посмотрела на нас со скукой и неприязнью.
— Добрый день, — сказал Марголин. — Нам дали ваш адрес в службе Национального Страхования. Мы отбираем детей для школы «Псагот»[162] в Кейсарии[163] под американским патронажем. Нам нужны талантливые дети с некоторыми поведенческими проблемами. Цель проекта — доказать, что не бывает плохих детей или плохих родителей, но только плохие школы и плохие учителя. Если мы найдем общий язык, вашего ребенка будут забирать утром, привозить домой вечером, целый день будут им заниматься, кормить, все, разумеется, бесплатно, и еще платить вам небольшое пособие, до тысячи шекелей, которое могло бы позволить вам меньше работать и больше с ним бывать. Хотите послушать про наш проект поподробнее?
Маша, разумеется, захотела. Она провела нас в салон, где помимо привычной обстановки съемных квартир, мы обнаружили всевозможные предметы, связанные с гаданием и магией, чье назначение было понятно мне лишь смутно, а также книги с изумительными и многообещающими названиями. Примитивных пособий, вроде «Магия для начинающих» или «Введение в чакры», среди них, конечно же, не было. Марголин рассказал ей о проекте «Псагот».
— А эта ваша школа, — спросила она с ощутимым и неожиданным недоверием, — случайно не досовская[164]? Черных[165] мы не хотим.
Мы заверили ее в том, что речь идет о совершенно светской школе, и разговор как-то незаметно перешел на «энергетику», «эзотерику» и «карму».
— Жаль, что столь многие относятся к этому скептически, — сказал я. — Хотя, как мне кажется, в магии есть много и разрушительного.
— Это потому, — сказала она, — что люди не отличают белую магию от черной. Я всегда занимаюсь только белой. От черной, когда я ее чувствую, мне становится физически плохо, тошнит, руки болят, ничего делать не хочется. Это же от характера зависит.
— А что, — спросил я, — черная магия никогда и никому не может помочь по-настоящему?
— Хорошему человеку — нет, — сказала Маша.
Она выпрямилась в кресле, задышала глубже, и ее груди заколебались.
— У меня был учитель, он меня, собственно, и поднял с шестого на восьмой уровень магического потенциала, так он всегда говорил: смотри на направление энергии. Черная магия — это всегда вампиризм, откачка энергии либо у самого человека, либо у его жертвы; это как убийство, только хуже. Или как карма, — продолжила она подумав. — Она ведь тоже бывает и положительная, и отрицательная; но выращивать нужно только положительную или уж освобождаться от нее совсем.
Марголин мрачно посмотрел на меня.
— В рамках нашей программы, — объяснил он, — существует возможность для детей и их родителей поехать на год-два в Штаты или Канаду; но это по желанию, разумеется. Впрочем, вам наверное будет там одиноко. У вас там есть знакомые?
— А у кого нет? — ответила она. Туда же все уезжают. Вон в прошлом году соседка с четвертого этажа уехала.
— Что, так уехала или работу нашла?
— Да какая работа, у нее тут всю энергию выпили; я уж ей свою понемножку отдавала, так — незаметно. А хавер[166] у нее был с такой страшной энергией, что я бы его просто на порог не пустила. Как только люди такое не чувствуют. А как она арабов боялась; хотя как-то ее хавер был арабом. Но это из наших, из Умм эль Фахма[167].
— А чего именно она боялась? — спросил Марголин.
— Говорила, что боится жить в этой Израиловке. Но, по-моему, просто понимала, что еще одна порча, и ей конец. Говорю же, раньше она арабов не боялась, тусовалась там с ними по-всякому. А теперь никому не пишет, даже мне; а уж сколько я ей своей энергии перекачала.
164
165
Т. е. ходящих в черных шляпах и пиджаках (или лапсердаках); иначе говоря — ультраортодоксов.
167