- Почему вы так считаете? - ухватился я за предоставленную мне возможность разузнать об этом деле побольше. - Возможно, он страдал от того, что его бросила невеста!
- Вся его жизнь была окружена какой-то таинственностью, иногда он исчезал, не сказав ни слова, и Аня переживала, - сказал Рябинин.
Но в этом для меня не было ничего удивительного, принадлежность к "Золотому скипетру" иногда вынуждала человека вести в некотором роде странный образ жизни.
- И больше никаких оснований? - спросил я разочарованно.
- Он водил дружбу с подозрительными личностями, - продолжил Серж.
- С кем именно?
Рябинин пожал плечами и сказал:
- Имен я не знаю. Но один такой тип крутился возле него последнее время постоянно.
- Ну, припомните хотя бы какие-нибудь приметы, - попросил я его. Как он выглядел?
- Невысокий, одевался обычно франтом, на лбу написано, что пройдоха. Глазки такие узкие, бегают все время, по-моему, серые или светло-карие, болотного такого оттенка. Нос широкий с горбинкой, губы толстые, мясистые. В общем-то ничего особенного, никаких особых примет, ни родимых пятен, ни шрамов, - ответил Серж.
- А жаль, - вставила свое слово Мира.
- Жаль, - согласился Сергей Арсеньевич. - А, вспомнил, - он поднял вверх указательный палец. - Виталий как-то проговорился, что он - игрок. Я полагаю - шулер!
- Это тот самый, о котором вы, Серж, так много рассказывали, в цветном жилете и с седыми бакенбардами? - спросила индианка, вдруг заинтересовавшись нашей беседой.
- Абсолютно точно! - подтвердил Рябинин.
- Но вы же утверждали, что он заика, - сказала Мира.
- Конечно, - согласился Сергей Арсеньевич. - Как же я мог забыть? Совсем вылетело из головы, - смутился он.
Итак, это было уже кое-что, от чего я мог оттолкнуться в своих поисках. Я не знал еще точно, что или кого именно я ищу, и нащупывал дорогу впотьмах, но я был уверен, что во что бы то ни стало разыщу этого игрока-заику. Интересная получалась картинка, занимательная!
Я рассуждал следующим образом.
Виталий Строганов каким-то образом, вероятно, вследствие своей пагубной страсти к игре, становится жертвой ловкого мошенника - карточного шулера и оказывается должным ему, ну, скажем, около пяти тысяч рублей. Этакому заикающемуся щеголю! Смех да и только!
Я предполагал, что на строгановских часах он записан под именем господина "Г", около которого была обозначена цифра пять и красовалась кривая виселица. Я исходил из того, что это число в записях Строганова было самым значительным, если предположить, что Виталий просто-напросто опустил несколько нулей. Оно и означало ту самую сумму его долга, которую он никак не мог выплатить проходимцу по причине разорения своего семейства.
Кто-то в день похорон обыскивает его кабинет в поисках какого-то обличающего документа. Что это за личность, по-прежнему является огромным вопросом!
Мне оставалось только найти связь между двумя этими событиями и его самоубийством или, pardon, убийством. Но вряд ли Виталия сбросил с моста карточный шулер. Мелкая птица, полет не тот!
Я же предполагал, что важнейшим моментом во всей этой истории является членство Строганова в масонской ложе. Но доказательств сего я раздобыть пока так и не сумел, несмотря на все свои титанические старания.
Часам к четырем мы вернулись с Мирой домой. Она сразу поднялась к себе в будуар, я же, сбросив с себя сюртук вместе со шляпой, вернулся в гостиную, где и застал задумчивого Кинрю с грустью на усталом челе. Мой японец в полосатой легкой юкате - просторном национальном халате, восседал за хрупким столиком в стиле Людовика XIV, украшенном белоснежными раковинами, инкрустированными перламутром, и грыз измятое, плохо заточенное перо, представляя собою весьма необычное и комичное зрелище. Кажется, он взялся за сочинение очередного хокку. Если мой Кинрю погружался в поэзию, то лучше было его не трогать, это я уже знал по опыту.
Он оторвал свой зачарованный взор от исписанного иероглифами листа бумаги и продекламировал вслух:
Тяжело нести
закаленный меч.
Но в бою - победа!
К сожалению, я не был поклонником японской лирики и отдавал предпочтение творчеству Николая Карамзина. Однако я не смел об этом и заикнуться своему самураю. Несмотря на все свое мужество, силу воли, выносливость и прочие замечательные качества японского дворянина, он обладал не в меру обидчивым характером, отчего нередко попадал в щекотливое положение, так как до сих пор не адаптировался к европейской культуре. А я, признаться, относился к нему с огромной теплотой и желал ему только добра.
- Великолепно, - польстил я золотому дракону и собрался уже отправиться в свой кабинет, чтобы так же заняться записями. Правда в моем случае я намеревался продолжить свою искреннюю исповедь в собственном дневнике, недавно приобретенной тетради, переплетенной лиловым бархатом.
- Яков Андреевич! - окликнул меня Кинрю, окончательно выйдя из своего поэтического оцепенения.
- Что? - обернулся я.
- Вам послание от Кутузова, - сообщил японец и передал мне конверт.
Я поблагодарил его и наконец отправился в кабинет, где и распечатал письмо, в котором Иван Сергеевич желал мне всяческого успеха. К письму прилагалось обещанное приглашение в Английский клуб, из чего я заключил, что мое исповедание этим вечером снова отменяется.
Я вернулся в гостиную, где Кинрю продолжал по-прежнему творить свои вирши.
- Не желаешь ли прокатиться в Английский клуб? - поинтересовался я как бы невзначай у Юкио Хацуми.
- Пожалуй, - заметил он. - Хотя я привлеку к себе слишком много внимания. В этом трудно было не согласится с Кинрю, но у меня были совсем иные планы на его счет.
В клубе собирались в основном гвардейские офицеры и цвет штатской аристократии, в число которой входил и сам Виталий. Естественно, появление Кинрю, несмотря на его высокородное происхождение, в данном обществе не осталось бы незамеченным. Я рассчитывал взять его с собой в качестве преданного телохранителя и попросить подождать меня в экипаже.
- Если только я останусь в карете, - опередил меня Юкио Хацуми.
- Именно об этом я и хотел тебя попросить, - сказал я, опасаясь, что наше предприятие может оказаться опасным.