Переговорив с Джимом перед началом, Майкл Типтон, который собрался записывать концерт на магнитофон, понял, что это будет последний концерт The Stooges, – для Игги повод повалять дурака, поиздеваться над публикой и над собственным отчаянным положением. Многие, и фанаты, и недруги, ходили на Stooges поглазеть, во что Игги нарядится на сей раз, поприкалываться над пикировкой между группой и публикой, но сегодня вечером их ждал цирк еще более абсурдный, чем когда-либо. «Я круче всех!» – кричал Игги в самые смертельные моменты, когда на сцену летели яйца, и одно угодило ему в лицо. Тем временем Рон следил, чтоб летящая из зала зажженная сигарета не попала ему в волосы. Сверкнув в лучах прожекторов, щелкнула по черепу тяжелая монета. Рон пощупал лоб: на пальцах была кровь.
Всему окружению Stooges было ясно, что цирк пора прекращать. Натали Шлоссман, некогда организатор их фан-клуба, опекала их почти четыре года, нянчилась с Игги, когда он терял контроль, зачастую укладывала его в постель и забирала одежду, тщетно надеясь, что он не станет шляться нагишом по гостиничным коридорам в поисках кайфа. Видывала она их и в любых сексуальных комбинациях: Джеймс в заляпанной кровью ванной с двумя, Игги в спальне с тремя, Скотти Тёрстон и Рон в гостиничном номере с одной, двадцать человек в режиме оргии у Игги в номере, – но смотрела на все это сквозь пальцы, с материнской заботой готовила еду, стирала замызганные костюмы. И прекрасно знала, что в любом состоянии, даже самом жалком, на сцене Игги все равно найдет в себе что-то чистое и честное, к чему сможет подключиться. Но сейчас ее раздражала гнетущая атмосфера в группе; всему виной, думала она, прежде всего Джеймс Уильямсон. Чем скорее это кончится, тем лучше для всех.
Подойдя к Типтону, Игги спросил, сыграть ли “Louie Louie”. Уильямсона не прельщала перспектива гонять заезженную гаражную классику, но все же он завел три примитивно-грубых аккорда, и группа рванулась следом. Игги орал: “I never thought it would come to this”, и кочегарилось тупорылое пекло, и “fuck you” летело в толпу, таща за собой непристойный вариант текста, с которым восходила звезда Джима Остерберга, поющего барабанщика, лет десять назад. Песня, открывшая его карьеру, отлично подходила для ее завершения. Тогда, идиллическим летним вечером 1965-го, он тусовался среди мичиганской элиты, и пятнадцатилетние девочки невинно забрасывали сцену его любимыми конфетами. Теперь культурные амбиции аудитории, кажется, доросли до кровавых автокатастроф. Ее интеллектуальному уровню как нельзя лучше соответствовала эта переделка песни Ричарда Берри, тупой детройтский гимн с непристойно-школярскими виршами. “She got a rag on, I move above”, пел он хрипло, но четко; наклонялся к публике и пристально смотрел, желая удостовериться, что они поняли, о чем речь, – о месячных: “it won’t be long before I take it off… I feel a rose down in her hair, her ass is black and her tits are bare”.
На сей раз, пока Джеймс Уильямсон выдавал свое злодейское соло, Игги удержался от прыжка в зал. Через несколько минут стероидное соло сдулось в сравнительно сдержанный основной рифф, и Игги мягко промурлыкал последний куплет. Внезапно все кончилось, Скотти выдал дробь на малом барабане, и Игги объявил: «Ну вот, вы опять промахнулись, желаю удачи в следующий раз», и исчез за кулисами. Но следующего раза не будет.
Этот смешной и жалкий концерт не был самой нижней точкой в их недавней истории. Бывали и худшие унижения, уходили со сцены побитые и опозоренные. Тут хоть сет доиграть удалось. Но боевой дух солиста наконец иссяк. Он хранил верность музыке, с помощью которой надеялся изменить мир, но все превратилось в дерьмо. На следующее утро он обзвонил своих музыкантов и сказал, что больше не может.
Если бы он знал, что ждет впереди, может, и остался бы в компании The Stooges: дно еще далеко, падать еще очень глубоко, до самых низов голливудской тусовки, где на него будут набрасываться, как стервятники на падаль, или развлекаться его хулиганством, чтобы потом публично насмехаться. И он, похоже, наконец отказался от своих амбициозных притязаний и объявил тем немногим, кто еще хотел слушать, что на нем и на Stooges лежит заклятье. И выхода нет.
Потом будет растерянное, полусонное существование, психиатрическая лечебница, заброшенный гараж на пару с голливудским мальчиком по вызову. Потом тюрьма. Забвение, по мнению многих, – заслуженное. Кто-то из друзей умер от героинового передоза или просто от алкоголя, а из Игги сделают посмешище, пример бесславного поражения.