Я уже видела, как наяву: мы с Игнатом заходим в пиццерию, садимся за один из столиков… друг напротив друга. В «Помидоре» никого из посетителей больше нет, только мы вдвоём. Всё! Ни души! Вдвоём! Мы с Игнатом вдвоём! Приглушённый свет… играет расслабляющая музыка… романтическая обстановка. Мы сидим друг напротив друга, молчим. Неловко, — отвожу взгляд. Нам приносят меню. Игнат заказывает нам две пиццы. Тарататам, следующий отрывок-продолжение: Игнат отрезает кусочек пиццы, кладёт мне на тарелку... и, наклонившись к столу поближе, глядит в мои глаза… Первый поцелуй!.. (Ну, об этом мне тогда как-то не думалось, и так уже слишком, но почему бы и нет!!!))
От этого моего воображения мне захотелось провалиться сквозь землю. Но ведь для таких дум у меня был повод! От омерзения я внутренне потеряла сознание.
«О ужас! Зачем я согласилась?! Зачем?!»
Передо мной вновь возникло улыбающееся, смазливо-любезно-противное, странное, с этими неприятными мне родинками лицо Игната, накладывающего мне пиццу. ААААА. Вся эта ситуация вызывает у меня отвращение!
— Хорошо, — прервал мои мысли голос Игната из реальности.
Он, довольный, спокойно развернулся и уверенно пошёл по направлению из рекреации. Но я всё никак не могла оправиться от этого шока и осталась стоять на месте ещё несколько секунд.
***
Вскоре я уже была дома. И, так как Дине я, конечно, ничего не сказала, мне нужно было срочно этим поделиться с мамой. Тем более я уже почти наверняка не собиралась идти и заранее терзалась душевно, как стоит правильно отказаться от такого рода предложения, внезапно, как птичье молоко, свалившегося на мою головушку.
Было заметно, что я очень счастлива. Ну слишком хорошее настроение! — поющая, кипящая буквально душа.
— Мама, меня Игнат позвал в пиццерию во вторник! Что мне делать?! — восторженно прошептала я, поймав маму в полутёмном коридоре, — мы с ней скрывали от слуха папы всякие такие любопытные девичьи вещи.
Мама загадочно улыбнулась.
И я в очередной раз представила себе это. Два двенадцатилетних подростка (две мелких шестиклашки) — парень и девушка (две тупых малолетки, как сказал бы мой старший брат) вместе идут в пиццерию. Ведь все, все подумают, что мы встречаемся! И что это — свидание.
«Блин! он рили позвал меня на свиданку?.. Правда?»
(Да, Света, так и есть. А то что ещё это может быть?!)
И я чувствую, что мои щёки жутко краснеют, и я начинаю стесняться.
— Не волнуйся! — мама мне подмигивает.
И мне так приятна одна только мысль обо всём этом! «Дурачок!» — улыбаюсь я.
Беря за руку, мама возвращает меня в мир реальный, когда я самым простым и чудесным образом воспаряю над своей серой повседневностью и практически улетаю в облака на небе. Она лишь видит свою дочь и уже прекрасно всё понимает, — на то она и моя мама!
— До вторника ещё есть время. Мы обязательно что-нибудь придумаем.
Это «мы» успокаивает меня.
— Но на будущее… ты должна сама выбирать, когда и куда, с кем пойдёшь, — настоятельно замечает мне мама. — А не так, что он тебя только позвал, а ты, рада-радёшенька, всё на свете позабыв, так сразу и побежала!
— Мам, он просто предложил! — тут же возмущаюсь я, прежде, чем она успевает договорить, — во вторник, потому что волейбол начинается в четыре, а…
— Ладно, ладно! — перебивает меня мама. — Просто знай!
И снова я блаженно прикрываю глаза, думая о вторнике. Но немного стыжусь этого — такой уж возраст — влюблена, но стесняешься признаться себе и другим в этом… Да и Игнат… Ой, стрёмненько!
***
Никакого свидания не состоялось! Мы с Игнатом не встречаемся! Ничего подобного.
И вот, почему: буквально в понедельник, за день до назначенной даты, нам напрочь отменили волейбол. Всё. Ничего не будет.
Игнат смеялся, говоря об этом. Но я видела — смех ни каплей не скрыл его настоящего стыда и неловкости передо мной, его потрясения от облома. Всё вышло из него глупо и натужно; сам пошутил — сам посмеялся. Игнат пытался внушить мне, что обломалась я, что я повелась, поверила в розыгрыш, купилась… шутка, ахахах, смешно!..
Я не верю, что он мог бы и стал меня вот так глупо разыгрывать. Слишком сложно, муторно — и для чего? Ради Вари? — вздор полный, даже для неё такое — уже слишком. Тут со скуки, скорее. Тем более извечные, с самого пятого класса, стремления Игната ко мне, постоянные обращения и знаки внимания не могли мне лгать. Чувства сказали мне, что он сам был очень удивлён новостью об отмене. Перенести и позвать меня снова, настаивать он, вероятно, не решился. Или, может быть, это я так его оправдываю, а он всё же… да это уже и неважно!