Люди, сочувствующие Лопецу, советовали ему избрать более безопасный, хотя и более кружной путь, чтобы добраться до одного из средиземных портов, но он нашел это как бы унизительным для себя, бывшего офицера, и смело покинул Венецию в своем рубище, питаясь подаянием и прямолинейно направляясь в Геную. Передвижения войск, сторожевые цепи, сражения, взятие городов приступом, преследование бегущего неприятеля – все это страшно задерживало путешественника, а подчас ставило в опасное положение: его могли нечаянно убить или расстрелять, как шпиона. В одной деревне его арестовал испанский отряд, считая подосланным французами; едва переубедив начальника отряда, Лопец не избег-таки глумления расходившихся солдат: его раздели и голого водили долгое время по всей лагерной стоянке. Едва вырвался от них знаменитый герой Пампелуны и поспешил наверстать потерянное время. Наконец он добрался, к великому своему удовольствию, до Генуи, где ему удалось найти место на одном из кораблей, совершавшем рейсы до Барселоны, благодаря содействию Портунде, начальника испанской эскадры, с которым он познакомился, будучи еще придворным пажом. Через год с небольшим возвратился Лопец на родину, значительно умудренный жизненным опытом, но по-прежнему непреклонный в достижении раз задуманного.
Прибыв в Барселону, Лопец прямо отправился в одну из обыкновенных школ для детей, объяснил учителю свое желание, попросил его не стесняться в обращении и ничем не отличать взрослого ученика от остальных. Набожный преподаватель Ардебаль, умиленный желанием отставного офицера, согласился учить его даром, а добродушная Изабелла Розель вызвалась кормить его бесплатно в течение всего учебного времени. Тяжело приниматься в 33 года за латинскую грамматику, но отступать было стыдно, поэтому с полным самообладанием и охотою занял Лопец место на школьной скамье и принялся за незнакомую ему до сих пор премудрость, не обращая внимания на насмешки ребятишек и зубоскальство взрослых. Последовательный теперь в своих поступках, рыцарь Св. Девы, параллельно с учением, начал приводить в исполнение другой свой план – вербовки сотоварищей; мало того, он не оставил старой привычки исправлять согрешивших поучениями и проповедями, подавая пример строгим образом жизни, постами и самобичеванием. Умерщвляя в себе все плотское и греховное, он изучал склонения и спряжения по грамматике, а затем пылкими, страстными речами заставлял каяться провинившихся перед Богом и исправляться на самом деле. По странной случайности духовные власти города не обращали внимания на незнакомого для них проповедника и не стесняли его миссионерской деятельности; благодаря этому, в городе скоро заговорили о суровом проповеднике нравственности и вокруг него стал образовываться кружок ревностных последователей. Удачно пользуясь обстоятельствами, Лопец выбрал себе четырех учеников и этим положил основу проектированному им духовному товариществу. Эти ученики были: три каталонца – Артиага, Каллист и Кацерес да паж Жеган из французской Наварры; все четверо – малоопытные и малосведущие молодые люди, увлекшиеся аскетизмом и пламенными речами Лопеца, не перестававшего усердно зубрить латинскую грамматику. Так прошло два года, и Лопец, не желавший даром терять времени, решил, что он достаточно подготовлен для поступления в высшее учебное заведение.
Уговорив учеников следовать за ним, Лопец покинул Барселону и направился в Алкала де Генарес, где процветал юный университет, основанный знаменитым кардиналом и регентом Кастилии во время детства Карла V, Франчиско Хименс де Чиснерос, в 1498 году; местопребывание архиепископа, средоточие кастильской образованности, Алкала была в то время многолюдна, богата и оживленна. Лопец поступил на курсы в университет и повел тот же образ жизни, какой он вел в столице Каталонии. Вокруг него стали собираться кающиеся, о нем заговорили по городу, и общее внимание обратилось на незнакомого студента в черном плаще и сомбреро; благородные кастилианки решили бесповоротно, что это святой, и наперебой принялись приглашать его в качестве исповедника. Две из них, воспламененные его рассказами о страннической жизни во славу Божию и о задуманном духовном воинствующем братстве, решились проделать то же самое и тайком бежали из Алкалы, покинув мужей и семьи. Скандал вышел громадный, и инквизиция, давно уже следившая за рыцарем Св. Девы, немедленно арестовала его и подвергла допросу, считая его сочленом опасной в то время религиозно-мистической секты иллюминатов. Старший инквизитор и великий викарий доминиканцев, Фигвероа, убедился в своей ошибке после самого поверхностного допроса и выпустил на свободу студента-проповедника, но в это время поступили жалобы оскорбленных мужей, и Лопеца вторично арестовали. Две дамы высшего круга, Тереза Карденас, мать герцога Диего Макведа, и статс-дама Алиенора Маскареньяс, бывшая кормилица наследного принца Филиппа, приняли живое участие в святом проповеднике и выразили желание взять его на поруки, но нелюбезный Фигвероа отказал им в этом. Дело могло бы принять очень дурной оборот для блюстителя нравов, если бы взбалмошные кастилианки не вернулись домой после целого ряда курьезных приключений. Они удостоверили под присягой, что “дон Иньиго Лопец де Рекальде” отговаривал их от поездки и они поступили против его настоятельных советов; тогда Фигвероа освободил Лопеца, посоветовав ему прилежнее учиться, а не баламутить народ. Как бы то ни было, кредит рыцаря Св. Девы был подорван, ученики отреклись от него, опасаясь инквизиции, и он в досаде покинул Алкалу, чтобы продолжать учение в Саламанке. По дороге Лопец остановился в Вальядолиле, где обратился за советом к толедскому архиепископу Фонсеке; последний благословил его и даже дал денег, чтобы ревностный студент мог беспрепятственно добраться до университетского города. “Маленький Рим”, как долго называли Саламанку, обладал старинным университетом, основанным в 1239 году леоно-кастильским королем Фердинандом III Святым. Записавшись на университетские курсы, неугомонный Лопец повел тот же образ жизни, как и в Алкале, поэтому немудрено, что в городе скоро заговорили о суровом ревнителе нравственности и благочестия. К тому же из Алкалы прибыли раскаявшиеся Артиага, Каллист, Кацерес и Жеган. Инквизиция всполошилась, и великий викарий доминиканцев, Фриас, велел арестовать всех пятерых. Относясь почему-то к Фриасу с большим уважением, чем к Фигвероа, Лопец на допросе показал ему свои “Духовные упражнения”. Великий викарий пригласил экспертами трех докторов богословия и поручил им рассмотреть произведение студента Лопеца де Рекальде; доктора прочитали книгу и объявили, что в ней противохристианского в духе католицизма ничего нет, но видно полное неумение владеть пером, а потому слог сбивчивый и неясный. Тогда Фриас выпустил на волю злосчастного рыцаря, внушительно “посоветовав” ему учиться, так как он мало искусен в риторике и может впасть в ересь. Взбешенный таким советом, Лопец объявил одновременно с ним выпущенным ученикам, что в Испании учиться нечему, что здесь не понимают его великих идей, а потому им следует отправиться в Париж. Злосчастные ученики потеряли терпение и наотрез отказались следовать за учителем, из-за которого они перенесли только массу неприятностей. Тяжело вздохнул покинутый всеми и непризнанный рыцарь Св. Девы, нагрузил свои скромные пожитки на осла и, подгоняя его, отправился пешком из Саламанки в Париж.
Глава IV. Проповедник Лойола
Парижский университет, первый по времени в Европе, был окончательно учрежден в 1200 году французским королем Филиппом П. Ученый англичанин Курсон написал для него устав, который был утвержден королем в 1205 году, а со времен короля Карла V Мудрого университет получил титул “старшей дочери французских королей”. Самое название “университет” было впервые применено к парижскому, так как, по идее Курсона, здесь было всемирное сосредоточие преподавателей и учащихся, “universitas magistrorum et auditorum”. Владея с самого начала обширными привилегиями, университет в Париже приобрел значение особенно в XIV и XV столетиях, вмешиваясь в политические события Франции и имея своих представителей в генеральных собраниях. Из четырех факультетов первенствующую роль играл богословский, преобразованный в 1252 году Робертом Сорбоном в высшее учреждение, с гордостью называемое “непрерывным галльским собором”. Эта Сорбонна всегда стояла на страже чистоты католической религии, была верной помощницей пап в борьбе с ересями, первая начала опровергать Лютера, Кальвина и Цвингли и первая же впоследствии вооружилась против иезуитов. Философская диалектика, преподаваемая в высших учебных заведениях, с давних времен слилась с богословием под общим названием схоластики и достигла своего апогея в XIII и XIV столетиях, но в первой четверти XVI столетия схоластика приходила в упадок благодаря нападкам Оккама, Буридана и других. Однако парижский университет и Сорбонна продолжали еще привлекать тысячи слушателей, желавших работать под руководством Гомбо, Буханана, Говеа, Латомуса, Гильома Бюде, Пьера Данеса, Ласкариса, Жана Салиньяка, Рамуса и других светил науки той эпохи. Правда, все ученые и профессора подчинялись строгому ригоризму схоластики в своих лекциях, не смея на волос уклониться от предначертанных рамок, тем не менее любознательная молодежь стекалась в Париж со всех сторон: одни жаждали укрепиться в догматах веры, другие же, наоборот, стремились ознакомиться с идеями Лютера, Цвингли, Кальвина и Меланхтона.