Несколько дней спустя одна состоятельная и хорошо известная сборщица добровольных пожертвований в пользу Демократической партии любезно предложила провести в своем нежно-розовом особняке в Джорджтауне прием в нашу честь по случаю выхода книга. Это было одно из первых наших с Джо появлений на публике, и хотя я испытывала гордость за мужа, мое собственное присутствие в публичном пространстве все еще вызывало во мне чувство дискомфорта и настороженности. Я содрогалась при мысли о том, что становлюсь публичной персоной. Джо непринужденно беседовал с гостями, рассказывал занятные истории и позировал для фотографий, а я отошла в сторону и встала у фортепиано, вдыхая божественный аромат лилий, который исходил от многочисленных букетов, и гости подходили ко мне, чтобы обменяться рукопожатием и высказать добрые пожелания. Многие из присутствующих говорили, что считают нас с мужем героями: его — за высказывание правды, а меня — за общественное служение в рамках нелегкой профессии. Конечно, слышать комплименты было приятно, но вместе с тем я чувствовала определенное замешательство. Ни Джо, ни я героями себя не считали — мы выполняли свою работу и старались поступать так, как подобает гражданину демократической страны. При этом мы понимали, конечно, что стали символами сопротивления администрации, которая той весной чем-то напоминала мощный многотонный грузовик, несущийся по дороге. Джо оказался в числе тех немногих, кто публично разоблачал наглость и коварство Белого дома. Правда, это была не вполне та роль, которую я или Джо хотели бы играть, и мне было не по себе. Я еще не нащупала почву под ногами в этом новом для себя мире и чувствовала себя уязвимой, хотя старалась улыбаться и высказываться как можно более убедительно. Тот вечер стал одним из последних приятных воспоминаний: нам предстояло хранить их на протяжении долгого времени — наши противники уже готовились взять реванш.
С наступлением 2004 года — года президентских выборов — положительные отзывы о книге и высказывания в поддержку Джо сменились резкими редакционными статьями и язвительными комментариями со стороны правых. Одобрительный отклик в печати, которым была встречена книга, казалось, приводил в ярость тех, кто видел в Джо и его критических высказываниях — касались ли они желтого кека или утечки информации — если не угрозу, то по крайней мере нежелательную помеху в канун ожидаемой ноябрьской победы президента. Весьма показательно то, что критики не оспаривали какие-либо приведенные Джо факты или книгу в целом: их выпады носили ярко выраженный личный характер. В частности, журналист и бывший сотрудник Республиканского национального комитета Клифф Мэй написал следующее: «Ободренный славословиями „Вэнити фэйр“, [Джо Уилсон] наскоро состряпал книжонку, украсив обложку портретом элегантного себя и снабдив ее велеречивым названием „Политика правды: В тенетах лжи, приведшей к войне и выдаче моей жены, штатного агента ЦРУ. Мемуары дипломата“». Далее Мэй, перевернув все с ног на голову, утверждал, что меня выдал вовсе не Новак, а… Джо: «Если это не Новак разгласил, что Валери Плейм была секретным агентом, то кто же? Есть все основания полагать, что это был не кто иной, как сам Джо Уилсон».
Прочие отзывы авторов, тяготевших к правым, были столь же подлыми. Пережив первую волну яростных нападок на Джо, призванных подорвать доверие к нему и его мотивам в истории с утечкой информации, я считала, что у меня выработалась какая-то внутренняя защита. Я ошибалась. Я знала, что все эти пасквили политически ангажированы, но все равно читать их было больно, и мы чувствовали себя словно в осаде. В разгар всех этих переживаний Джо отправился в длительную поездку по стране в поддержку своей книги, оставив меня одну справляться со всем этим и по возможности ограждать Саманту и Тревора от того урагана, который бушевал буквально за порогом нашего дома.
В такой ядовитой, враждебной атмосфере, да еще в отсутствие Джо, угрозы, которые впервые прозвучали еще за несколько месяцев до этого, приобрели зловещий характер, и я всерьез забеспокоилась о нашей безопасности. Непрерывно поступали письма с оскорбительными высказываниями в наш адрес, телефонные звонки от каких-то сумасшедших и даже угрозы убийства. Однажды весенним днем четырехлетний Тревор поднял телефонную трубку и гордо произнес, в точности как я учила его: «Дом Уилсонов. Чем могу вам помочь?» Я сразу поняла по его озадаченному выражению, что звонящий не был ни другом, ни доброжелателем. Я схватила трубку и, услышав какой-то бессвязный бред явно душевнобольного человека, положила ее обратно. Меня трясло. С того дня нашим детям не позволялось подходить к телефону и они ни на миг не оставались без присмотра взрослых, которым мы доверяли.